Анна Ахматова Влияние Пушкина на творчество А. Ахматовой - Русский язык и литература - Дипломные работы

Анна Ахматова Влияние Пушкина на творчество А. Ахматовой

Загружено в:

30.09.2019

Скачано:

0

Размер:

828.5 KB

ПЛАН: Введение. Глава I . Русская литература конца XIX начала XX века. 1. 1 . А.С. Пушкин. 1. 2 . Поэзия А. Ахматовой. Глава II . Влияние Пушкина на творчество А. Ахматовой. 2.1. Влияние Пушкина на творчество А. Ахматовой. 2.2. Вечная тема - любовная лирика А. Ахматовой. Заключение. Библиография.

Для всех нас очевидна одна непреложная истина – какие бы тщательно продуманные программы по развитию страны ни разрабатывались, какая бы материальная база и возможности ни создавались и какие бы средства ни инвестировались, существует только один наиважнейший фактор, который позволит осуществить все задуманное и достичь намеченных целей, это – высококвалифицированная рабочая сила, молодые специалисты, способные взять на себя ответственность за завтрашний день, за дальнейшее развитие страны. И.А.Каримов

Введение . Имя Анны Ахматовой - одно из немногих имен русской поэзии XX века, отмеченных в десятилетиях неизменностью симпатий, хотя революционные потрясения и социально-исторические перемены (20-х и 30-х годов), казалось бы, способны были безвозвратно предать забвению этот негромко и с большими перерывами звучавший лирический голос. А.Ахматова была одной из первых, на кого направили свое внимание ученые. Однако и здесь не обошлось без перегибов. При анализе поэтического мира Ахматовой выработались некоторые стереотипные установки, которым иногда поддаются исследователи. Особенно это касается раннего творчества поэта . Тезис о « прекрасной ясности », поддержанный в свое время акмеистами , сыграл здесь негативную роль. Такие качества ахматовской поэтики, как новеллистичность, эпиграмматическая лаконичность, детализация, изначально представляющиеся как новаторство, при многократном повторении утрачивают свою неповторимость и поэтическую ценность, становясь почти безликими штампами. Литературная и жизненная судьба Ахматовой была на редкость нелегкой. « Лирика Анны Ахматовой - неотъемлемая часть нашей национальной культуры, одна из живых и не утрачивающих свежести ветвей на древе великой русской поэзии». Важнейшая жанровая особенность ахматовской поэзии, выявленная Л.Г.Кихней, - это феномен скрещивания и диффузии, известных ранее традиционных лирических и обрядовых жанров, например частушки и причети , послания и эпитафии. В итоге, Ахматова не просто разрушает предшествующие каноны (ср.: «По мне, в стихах все быть должно некстати, Не так, как у людей.»13), но и задает новые жанровые принципы, согласно которым становится возможным создание новой, неканонизированной жанровой системы.

Сама по себе тема «Ахматова и Пушкин » - интереснейшая область исследования литературного наследия Серебряного века. Большое исследовательское значение по творчеству Ахматовой и Пушкина имеют работы О.А.Клинга «Своеобразие эпического в лирике В 1910-е гг. поэзия Ахматовой пользуется особым вниманием кружка молодых филологов, в который, помимо Недоброво , входили А.А.Смирнов, К.В.Мочульский, С.Э.Радлов, А.Л.Слонимский, А.И.Белецкий, Б.М.Эйхенбаум, В.М.Жирмунский. Литературная мысль 1910-е гг. в лице названных начинающих тогда ученых склонна была соотносить имя Ахматовой с представлением о поэтическом наследии Пушкина. В.М.Жирмунский говорил о возрождении традиций пушкинской школы в поэзии Ахматовой23. А.Л.Слонимский, рецензируя « Белую стаю » (1917), отмечал: «В накоплении рифм , в подборе звуков, в торжественном спокойствии речи - нечто от Пушкина»24. О том же писал и Д.П.Якубович в неподписанной рецензии на « Белую стаю »: «Теперь поэтесса вошла на путь, который мы бы назвали пушкинским. Законченности формы соответствует содержание гармонически-спокойное: чаще звучат белые стихи, величавее и проще становятся ямбы <.> Пушкинское. Раннее творчество Ахматовой выразило многие принципы акмеистической эстетики, воспринятые поэтессой в индивидуальном понимании. Вопреки акмеистическому призыву принять действительность "во всей совокупности красот и безобразий", лирика А. Ахматовой исполнена глубочайшего драматизма , острого ощущения непрочности, дисгармоничности бытия, приближающейся катастрофы. Именно поэтому так часто в ее стихах проходят мотивы беды, горя, тоски, близкой смерти Томилось сердце, не зная далее Причины горя своего" и др.) . "Голос беды' постоянно звучал в ее творчестве. Лирика Ахматовой выделялась из поэзии

акмеистов и тем, что в ранних стихах поэтессы уже обозначилась, более или менее отчётливо, основная тема всего ее последующего творчества - тема Родины, особое, интимное чувство высокого патриотизма ("Ты знаешь, я томлюсь в неволе", 1913; "Приду туда, и отлетит томленье", 1916; "Молитва", 1915, и др.). Ранняя поэзия Ахматовой уже предсказала ее замечательный дар открытия человека. Ее герой серьезен, искренен и в малом. И главное — поэтесса любит человека, верит в его духовные силы и способности. Вот почему ее стихи, не только в сравнении с акмеистическими выступлениями, но и на фоне вообще русской поэзии начала XX века воспринимались новаторски. Новизна ахматовской лирики была замечена современниками (В.Брюсов, Л.Канегиссер) сразу. Такой зоркий наблюдатель, каким был В.Брюсов, отметил, что «стихи госпожи Ахматовой весьма дороги нам своей Относительно позднего творчества Ахматовой дело обстоит иначе: основное количество исследований, посвященных поэзии Ахматовой после 1940-го года, составляют работы по « Поэме без героя » (в 90-х годах был необычайный интерес к « Реквиему »), остальные поэмы и лирика автора, которые не менее ценны для всего творческого пути поэта, рассматриваются крайне редко. Хотя стихи Ахматовой последних десятилетий ее жизни пронизаны высокой духовностью, философичностью , заставляющей задуматься над смыслом жизни. Итоговые стихи Ахматовой побуждали говорить « о многих замечательных чертах » ее поэтического мастерства: «о ее тонком чувстве русской природы, об абсолютном слухе к интонациям родной речи, о неотразимой психологической точности выражения душевных движений, о сложной простоте, о непринужденности и свободе интонации ее стиха , об особой доверительности ее поэтических признаний». В автобиографических заметках Ахматова упоминает о раннем знакомстве с русской классикой, но сохранилось и драгоценное свидетельство о ее

достаточно раннем интересе к историко-литературным документам. Ближайшая подруга Ахматовой по Царскому Селу В.С.Срезневская в воспоминаниях об Ахматовой пишет о периоде 1904-1905 гг. (т.е. о пятнадцати-, шестнадцатилетней Ане Горенко ): «Мы много гуляли по паркам, обе боготворили Пушкина, знали его хорошо, помнили и изучали его биографию по всем доступным нам источникам У Ахматовой возникли потребности изучения и сближения с Пушкиным . С середины 20-х гг. и до последних дней жизни изучала она творческое наследие Пушкина, написав целый цикл статей и заметок о жизни и творчестве поэта. Пристальный интерес Ахматовой к творчеству и судьбе Пушкина означает, что в его творчестве она черпала силы в самые сложные периоды своей жизни. « Пушкинские штудии», как назвала их сама Ахматова: выявляют новый взгляд на Пушкина, позволяют проникнуть в творческий мир самой Ахматовой, на что обращал внимание еще Б.М.Эйхенбаум: «Историко- литературные работы Ахматовой важны не только сами по себе (они достаточно высоко оценены нашим пушкиноведением ), но и как материал характеристики ее творческого пути и ее творческой личности: уход от поэтической деятельности не был уходом от литературы и от современности вообще». Работы Ахматовой-пушкиниста широко известны. Некоторые из ее пушкинских работ были напечатаны — « Последняя сказка Пушкина » (1933); Взгляды и стремления, заботы и труды Ахматовой, ее гражданская и творческая биография своеобразно преломились в исследовательских статьях. Это были отклики на различные явления литературной жизни. Занимаясь изучением наследия Пушкина, Ахматова была связана с широкими кругами пушкинистов того, которые в большинстве своем представляли Пушкинский Дом как ведущий центр пушкиноведения .

Поэтическое творчество и критические выступления соотносятся у Ахматовой как разные жанры, в которых получили свое отражение единый взгляд на жизнь и на литературу, единая система эстетических взглядов. Ее литературоведческие труды являются частью наследия поэта, без которых трудно составить полное представление о ее творчестве, так как литературно- критическая позиция находится в тесной связи с основными мотивами поэзии Ахматовой. В наследии Пушкина Ахматовой особенно близко и дорого то, что характеризует творческую мощь и народность пушкинского таланта. Ахматова пытается осмыслить, переплавить опыт Пушкина. Пушкин в творчестве Ахматовой не исчерпаем. В Пушкине Ахматова стремится подчеркнуть то, что наиболее актуально с точки зрения интересов современного поэтического развития. В лирике Ахматовой, где упоминается образ Пушкина, фоном поэтического изображения чаще всего являются места, связанные с Пушкиным: это Царское Село, Актуальность работы: Настоящая работа посвящена исследованию. Сама по себе тема «Ахматова и Пушкин»- интереснейшая область исследование литературного наследия Серебряного века. Объектом исследования избраны три культурных среза в творчестве Ахматовой и Пушкина: органический и современный или Царскосельский, а также европейский, фольклорный. При этом уделяется внимание тематике, мотивам, образам, творческому методу. Предметом исследования выступают особенности лирики А.Ахматовой и А.Пушкина, которые проявляются на всех структурно-семантических уровнях художественных произведений.

Цели ВКР: определение сущности и значения работ Ахматовой- пушкиниста в изучении творчества Пушкина; анализ « пушкинских начал » в творчестве Ахматовой; Для достижения данной цели необходимо решить следующие конкретные задачи: • осмысление образа Пушкина в поэзии Ахматовой; • выявить отношение Ахматовой к поэтической традиции Пушкина; • установить диалогичность как литературный прием в творчестве Пушкина и Ахматовой. Метод исследования: определяется задачей анализа литературоведческих статей (« штудий ») Ахматовой о жизни и творчестве Пушкина (« Последняя сказка Пушкина » (1933) и др.), стихотворений, в которых возникает образ Пушкина («Смуглый отрок бродил по аллеям.» (1911), « Царскосельская статуя » (1916), « Пушкин » (1943) и др.), реминисценций из Шенье в лирике Пушкина и фольклорной поэтики в текстах Пушкина и Ахматовой, поэтому был выбран герменевтический подход, историко-литературный и сравнительно-типологический методы исследования. Научная новизна исследования. Научная новизна исследования заключается в обращение к текстам Ахматовой и Пушкина, содержащим элементы авторской интерпретации. Анализ критических статей и отзывов современников о поэтах , об их произведениях позволили определить отношение поэтов к традиции. Предпринята попытка интерпретации поэтических текстов, дано описание сюжетного уровня циклов. При анализе стилистических особенностей текстов учитывается отбор языковых средств, построение синтаксических конструкций, тип интонации. Новизна определяется и избираемой историко-

литературный контекст первой трети XX века, что позволяет определить уникальность поэтического творчества Пушкина. Научно-практическая значимость исследования. Содержание ВКР , ее основные выводы и положения могут быть использованы как по русской литературе XIX века - при изучении творчества А.С.Пушкина, так и по современной литературе XX века - при изучении творчества Анны Ахматовой, в том числе и общих проблем теории и истории литературы XIX — XX вв.

Глава I . Русская литература конца XIX начала XX веков. Конец XIX — начало XX вв. стали временем яркого расцвета русской культуры, ее "серебряным веком" ("золотым веком" называли пушкинскую пору). В науке, литературе, искусстве один за другим появлялись новые таланты, рождались смелые новации, состязались разные направления, группировки и стили. Вместе с тем культуре "серебряного века" были присущи глубокие противоречия, характерные для всей русской жизни того времени. Стремительный рывок России в развитии, столкновение разных укладов и культур меняли самосознание творческой интеллигенции. Многих уже не устраивали описание и изучение зримой реальности, разбор социальных проблем. Притягивали вопросы глубинные, вечные — о сущности жизни и смерти, добре и зле, природе человека. Ожил интерес к религии; религиозная тема оказала сильнейшее влияние на развитие русской культуры начала XX века. Однако переломная эпоха не только обогащала литературу и искусство: она постоянно напоминала писателям, художникам и поэтам о грядущих социальных взрывах, о том, что может погибнуть весь привычный уклад жизни, вся старая культура. Одни ждали этих перемен с радостью, другие — с тоской и ужасом, что вносило в их творчество пессимизм и надрыв. На рубеже XIX и XX вв. литература развивалась в иных исторических условиях, чем прежде. Если искать слово, характеризующее важнейшие особенности рассматриваемого периода, то это будет слово "кризис". Великие научные открытия поколебали классические представления об устройстве мира, привели к парадоксальному выводу: "материя исчезла". Новое видение мира, таким образом, определит и новое лицо реализма XX в., который будет существенно отличаться от классического реализма предшественников. Также сокрушительные последствия для человеческого духа имел кризис веры ("Бог умер!" — воскликнул Ницше). Это привело к

тому, что человек XX века все больше стал испытывать на себе влияние безрелигиозных идей. Культ чувственных наслаждений, апология зла и смерти, воспевание своеволия личности, признание права на насилие, обернувшееся террором — все эти черты свидетельствуют о глубочайшем кризисе сознания. В русской литературе начала XX века будут чувствоваться кризис старых представлений об искусстве и ощущение исчерпанности прошлого развития, будет формироваться переоценка ценностей. Обновление литературы, ее модернизация станут причиной появления новых течений и школ. Переосмысление старых средств выразительности и возрождение поэзии ознаменуют наступление "серебряного века" русской литературы. Термин этот связывают с именем Н. Бердяева, употребившего его в одном из выступлений в салоне Д. Мережковского. Позже художественный критик и редактор "Аполлона" С. Маковский закрепил это словосочетание, назвав свою книгу о русской культуре рубежа столетий "На Парнасе серебряного века". Пройдет несколько десятилетий и А. Ахматова напишет "…серебряный месяц ярко / Над серебряным веком стыл". Хронологические рамки периода, определяемого этой метафорой, можно обозначить так: 1892 — выход из эпохи безвременья, начало общественного подъема в стране, манифест и сборник "Символы" Д. Мережковского, первые рассказы М. Горького и т.д.) — 1917 год. По другой точке зрения, хронологическим окончанием этого периода можно считать 1921—1922 годы (крах былых иллюзий, начавшаяся после гибели А. Блока и Н. Гумилева массовая эмиграция деятелей русской культуры из России, высылка группы писателей, философ и историков из страны). Русская литература XX века была представлена тремя основными литературными направлениями: реализмом, модернизмом, литературным авангардом. Схематично развитие литературных направлений начала века можно показать следующим образом:

Представители литературных направлений Старшие символисты: В.Я. Брюсов, К.Д. Бальмонт, Д.С. Мережковский, З.Н. Гиппиус, Ф.К. Сологуб и др. Мистики—богоискатели: Д.С. Мережковский, З.Н. Гиппиус, Н. Минский. Декаденты—индивидуалисты: В.Я. Брюсов, К.Д. Бальмонт, Ф.К. Сологуб. Младшие символисты: А.А. Блок, Андрей Белый (Б.Н. Бугаев), В.И. Иванов и др. Акмеизм: Н.С. Гумилев, А.А. Ахматова, С.М. Городецкий, О.Э. Мандельштам, М.А. Зенкевич, В.И. Нарбут. Кубофутуристы (поэты "Гилеи"): Д.Д. Бурлюк, В.В. Хлебников, В.В. Каменский, В.В. Маяковский, А.Е. Крученых. Эгофутуристы: И. Северянин, И. Игнатьев, К. Олимпов, В. Гнедов. Группа "Мезонин поэзии": В. Шершеневич, Хрисанф, Р. Ивнев и др. Объединение "Центрифуга": Б.Л. Пастернак, Н.Н. Асеев, С.П. Бобров и др. Одним из интереснейших явлений в искусстве первых десятилетий XX века было возрождение романтических форм, во многом забытых со времен начала прошлого столетия. Одну из таких форм предложил В.Г. Короленко,

чье творчество продолжает развиваться в конце XIX и первые десятилетия нового века. Иным выражением романтического стало творчество А. Грина, произведения которого необычны своей экзотичностью, полетом фантазии, неискоренимой мечтательностью. Третьей формой романтического явилось творчество революционных рабочих поэтов (Н. Нечаева, Е. Тарасова, И. Привалова, А. Белозерова, Ф. Шкулева). Обращаясь к маршам, басням, призывам, песням, эти авторы поэтизируют героический подвиг, используют романтические образы зарева, пожара, багровой зари, грозы, заката, безгранично расширяют диапазон революционной лексики, прибегают к космическим масштабам. Особую роль в развитии литературы XX века сыграли такие писатели, как Максим Горький и Л.Н. Андреев. Двадцатые годы — сложный, но динамичный и творчески плодотворный период в развитии литературы. Хотя многие деятели русской культуры оказались в 1922 году выдворенными из страны, а другие отправились в добровольную эмиграцию, художественная жизнь в России не замирает. Наоборот, появляется много талантливых молодых писателей, недавних участников Гражданской войны: Л. Леонов, М. Шолохов, А. Фадеев, Ю. Лебединский, А. Веселый и др. Тридцатые годы начались с "года великого перелома", когда резко были деформированы основы прежнего российского жизнеустройства, началось активное вмешательство партии в сферу культуры. Арестовываются П. Флоренский, А. Лосев, А. Воронский И Д. Хармс, усилились репрессии против интеллигенции, которые унесли жизни десятков тысяч деятелей культуры, погибли две тысячи писателей, в частности Н. Клюев, О. Мандельштам, И. Катаев, И. Бабель, Б. Пильняк, П. Васильев, А. Воронский, Б. Корнилов. В этих условиях развитие литературы происходило чрезвычайно затрудненно, напряженно и неоднозначно. Особо рассмотрение заслуживает творчество таких писателей и поэтов, как В.В. Маяковский, С.А. Есенин, А.А. Ахматова, А.Н. Толстой, Е.И.

Замятин, М.М. Зощенко, М.А. Шолохов, М.А. Булгаков, А.П. Платонов, О.Э. Мандельштам, М.И. Цветаева. Священная война, начавшаяся в июне 1941 года, выдвинула перед литературой новые задачи, на которые сразу же откликнулись писатели страны. Большинство их оказалось на полях сражений. Более тысячи поэтов и прозаиков вступили в ряды действующей армии, став прославленными военными корреспондентами (М. Шолохов, А. Фадеев, Н. Тихонов, И. Эренбург, Вс. Вишневский, Е. Петров, А. Сурков, А. Платонов). Произведения различных родов и жанров включились в борьбу с фашизмом. На первом месте среди них была поэзия. Здесь надо выделить патриотическую лирику А. Ахматовой, К. Симонова, Н. Тихонова, А. Твардовского, В. Саянова. Прозаики культивировали свои самые оперативные жанры: публицистические очерки, репортажи, памфлеты, рассказы. Следующим крупным этапом в развитии литературы века был период второй половины XX века. В пределах этого большого отрезка времени исследователи выделяют несколько относительно самостоятельных периодов: позднего сталинизма (1946—1953 гг.); "оттепели" (1953—1965 гг.); застоя (1965—1985 гг.), перестройки (1985—1991 гг.); современных реформ (1991—1998 гг.) Литература развивалась в эти очень разные периоды с большими трудностями, испытывая попеременно ненужную опеку, губительное руководство, командный окрик, послабление, сдерживание, преследование, раскрепощение. Полезно вновь вспомнить мысль Чехова: "За новыми формами в литературе всегда следуют новые формы жизни (предвозвестники), и потому они бывают так противны консервативному человеческому духу". Но, кажется, консерваторы отчасти путают причины со следствием. Не отражает ли появление, даже самый поиск новых форм в искусстве, какие-то внутренние, подспудные, ещё не всем заметные движения общественной жизни, могущие привести её со временем к неким сущностным изменениям?

Искусство же, отображающее всегда систему жизненных ценностей человека и общества, лишь отзывается неизбежно на совершающееся невидимо, потом усвояет это себе и лишь затем начинает воздействовать на души внимающих ему. Поиск новых форм — это симптом, следствие, но не причина должного совершиться. Бороться же с симптомами бессмысленно, полезнее осмыслить причины глубинные. Реализм всё более начинает являть усталость формы, исчерпанность образной системы, оскудение творческих идей. В том сказалась естественность процесса развития любого творческого метода, направления, стиля: от возникновения через художественный взлёт к неизбежному угасанию. Это было заложено и в самой двойственности принципов реализма, несущего в себе двойственность той реальности, исследовать и отражать которую он был призван. Каждое свойство реалистического воспроизведения мира художественным вымыслом содержит зародыш саморазрушения всей его системы. В том одно из проявлений общего закона земного бытия: в самой жизни заложено начало уничтожения этой жизни — смерть. Реализм в начале своего развития одолевал эстетический схематизм предшествующих ему направлений, отринув несвободу, ограничивающую сам предмет эстетического отображения: реализм установил принцип безграничности художественного выбора темы, отбора материала для эстетического осмысления. Разумеется, речь идёт лишь о потенциальных возможностях реалистического типа творчества. Некая система запретов и ограничений в искусстве существовала всегда, но они имели свойства прежде этические, нежели эстетические. Однако сам принцип утаит в себе серьёзную опасность для творчества, допустимость его деградации. Запрет на иные темы, существующий в искусстве, может быть легко преодолён, если абсолютизировать момент эстетический. Любому художнику оказывается

открытым путь ко вседозволенности эстетического воображения, сдерживать которое может лишь нравственное, а ещё вернее — религиозное чувство. Иначе эманации любого бездуховного состояния смогут оказаться запечатлёнными в совершенном по воплощению произведении. Красота начинает откровенно служить дьяволу. Так намечается выход и за пределы реалистической системы: в эстетизацию безобразного, в любование пороком. Это мы видим при установлении эстетических идеалов "серебряного века", весьма превозносимого как именно расцвет искусства. В том и проблема, что воспринимаемое как анти искусство с одной точки зрения, по одним критериям, может утверждаться как несомненный взлёт по критериям иным и с точки зрения противоположной. Какие это критерии и точки зрения? Что противополагается? Религиозный и без религиозный взгляд на мир вообще и на искусство в частности. С позиции религиозной несомненен двойственный характер красоты (будем повторять и повторять), заложенная в ней возможность служить Богу и дьяволу. Для безбожного созерцателя красота абсолютизирована, превращена в цель и смысл сама в себе — и тем как бы снимается возможность служения злу посредством эстетических образов. Красота абсолютно отождествляется со светом, и любая эстетическая сущность априорно выводится за пределы самой возможности критического к себе отношения Нерелигиозное искусство начинает по собственному произволу соединять две особенности, две условности реалистического метода — это допускаемое в известных пределах натуралистическое правдоподобие и создание измышленной реальности, фантастически неправдоподобной. В наиболее отталкивающем облике это проявится в постмодернизме, хотя заметно ощущается уже у Фёдора Сологуба, одного из классиков "серебряного века". Иной выход за пределы традиционной реалистической системы был обусловлен изначальным чрезмерным вниманием многих писателей к социальной стороне жизни, особенно писателей революционно-

демократической ориентации, и позднее на этом уровне реализм выродился в соцреализм, ибо само революционное стремление обрекало многих на тяготение хотя бы к начаткам марксистской идеологии: ведь марксизм (повторим общеизвестное) абсолютизировал социальный момент, выводя всё развитие истории из классовой борьбы. В декадансе и соцреализме порочно проявил себя всё тот же принцип, должный в идеале выразить свободу художника: принцип волевого отбора жизненного материала для эстетического преобразования в создании искусства. Этот принцип позволяет художнику весьма произвольно искажать реальность, навязывая окружающим собственный однобокий взгляд на мир. Можно отбирать одни лишь идеальные проявления бытия, даже исключения превращая в правило, но можно же находить в жизни и отображать в своих творениях лишь мрачные стороны действительности, непоправимо заражая слишком восприимчивых читателей безнадежным пессимизмом. Объективный взгляд на мир вряд ли возможен в искусстве секулярном. Художник всегда субъективен. Как найти верную меру соотношения доброго и дурного в мире? Практически невозможно: у каждого своя мера. Это придаёт жизненность и полнокровность самому искусству, обогащает эстетическое постижение действительности: иначе все произведения, все образы оказались бы удручающе однообразными, изготовленными на одну колодку. Искусство необходимо субъективно по природе своей. Но ведь в своих взглядах и выводах художник может опираться на совершенно ложные основания, на извращённые критерии, субъективно полагая их истинными. И реалистическое познание жизни становится недостоверным в силу этой изначальной субъективности восприятия. И по сути, художник становится несвободным, ибо превращается в раба своего восприятия мира. Каждый художник, каким бы великим он ни был, имеет по-своему ограниченное видение бытия. Художников различает лишь степень такой ограниченности. То есть истину, в её полноте, ограничивают и тем искажают

все. И вновь скажем, что человек только тогда истинно познает своё бытие, когда станет поверять выводы своего несовершенного средства познания, разума и эстетического чутья, и неполного ограниченного опыта — откровениями Божественной мудрости. В Православии, несущем в себе полноту Истины, обретаются единственно истинные критерии оценки всех явлений окружающей нас жизни. И всякого художника подстерегает грех искажения истины, если он отвергнет сам христианский подход к миро отображению. Нерелигиозный взгляд на жизнь вызывает в эстетическом мировидении преимущественно негативное восприятие. Сам принцип критического реализма при нетворческом его усвоении обрекает писателя на искажённое видение мира, часто на карикатурно-искажённое. Уже в рамках самого критического реализма все больше нарастал пафос пессимизма, безверия. Как будто нарочно отыскивались самые мрачные и безысходные проявления жизни. Частные выводы получали характер широких обобщений. Кроме того, обилие разного рода фактов, подробностей, важных и неважных, превращало систему мотивировок в некий хаос, выбраться из которого не представлялось возможным. Абсолютизация принципа детерминизма, без которого реализм невозможен, заставляла признавать существенным даже несущественное. Каждое обусловленное явление обволакивалось покровом достоверности и значительности. В результате это приводило к признанию якобы объективного существования зла, которое неизбежно, а порой и необходимо. Подобные настроения стали одной из сущностных причин возникновения декаданса: побочная тенденция критического реализма превратилась в основную задачу нового типа творчества (а вкупе с ним — и соцреализма). Можно сказать, что критический реализм последовательно вырождался в отражение деградации жизни и человека, в проповедь пессимизма, в отрицание смысла жизни, в утверждение хаоса и лжи окружающего мира как

само присущего ему свойства, в воспевание уродливых проявлений бытия, в тщательные поиски самых отвратительных извращений. Безнадежность перед миром, признание бесполезности борьбы с грехом (и ненужности её) — грустный итог абсолютизированного критического познания жизни. Он превращает человека в беспомощную жертву всеобщего хаоса и бессмыслицы. Преподобный Макарий Великий объяснял подобное мировидение: следствием бесовского помрачения внутреннего зрения у соблазнившегося человека. При отвержении религиозного осмысления событий, судеб, характеров остаются непроявленными важнейшие побудительные причины движения души человеческой, влияющие на всё происходящее в мире: противоречие и противоборство между: духовными потребностями, онтологически присущими первозданной природе человека, и греховной повреждённостью его натуры, исказившей и затемнившей образ Божий в нём. Перевёрнутое бездуховное восприятие мира начинает ощущаться как некая новизна, аберрация зрения как норма. Это тревожит всё более притупляющееся от привыкания к установившимся формам эстетическое чутьё: и художника, и потребителя искусства. Назревающие же внешние перемены также не могут удовлетворяться прежде сложившимися эстетическими принципами отображения жизни. Недаром Толстой утверждал, что лист реализма уже исписан и — "надо перевернуть или достать другой". Реализм конца XIX — начала XX века отличался широтой тематического охвата действительности, осмысление которой совершалось на основе отвлечённо-нравственных начал, порой намеренно противопоставляемых православным. Церковь в сознании многих "передовых" русских людей, либералов-интеллигентов, представлялась отживающей своё время и косной силою, лишь мешающей движению вперёд к неопределённому светлому будущему. Но поскольку всё, что пребывает в сфере душевной, не может

подлинно существовать и развиваться без опоры на духовное, то вырождение и разложение как абстрактной нравственности, так и связанных с нею надежд были неизбежны. Душевность, как предупреждал святитель Феофан Затворник, становится греховной, когда человек пренебрегает или забывает о духовных потребностях. Следствие — помрачённость души, прямое следствие действия бесов там, где они не находят для себя никакого препятствия и сопротивления. Дьявол приводит человека к унынию, и последствия его могут оказаться трагическими. В человеческой душе выделяется только её греховная повреждённость, тогда как образ Божий, в ней запёчатлённый, в безверии отвергается, просто остаётся незамеченным. Такое понимание человека и мира становится основой художественного творчества. В конце концов рост безверия и порождённых им пессимизма, настроений отчаяния, разочарования в жизни, цинического отвержения её влечёт за собой тягу к смерти, к добровольному прекращению своей жизни. И опять должно сказать: самоубийство (не только физическое, но и душевное) есть единственный неизбежный исход всякого богоотступничества. Там, где человек отвергает Бога, Его место заступает дьявол. А цель его неизменна: привести человека к гибели. По стране "прокатилась волна самоубийств", как пишут об этом, в ослеплении объясняя причины наступлением "времени реакции" после разгрома революционных бунтов. Внешние причины могут быть лишь внешним катализатором тех процессов, которые совершаются невидимо в душе. Искусство живо откликнулось на возникший "спрос": волной же пошли произведения о самоубийствах, о смерти, которая поэтизировалась, цинично пропагандировалась, возводилась в ранг высокой моды. Ф. Сологуб, Л. Андреев, М. Кузьмин, М. Арцыбашев, В. Муйжель, А. Каменский — коснулись этой тёмной темы. Был выпущен даже альманах с притягательным

названием "Смерть" (1910), авторы которого "кокетничали со смертью", как писала о том критика. Всё это последствия того типа мировидения, который исповедовался критическим реализмом, при крайнем развитии некоторых его особенностей. Сам критический пафос в реализме, который прививался демократической критикой, прежде всего Белинским, Добролюбовым, Писаревым и их эпигонами, сознавался изначально как необходимое средство для борьбы с Православием, самодержавием и народностью. То есть для воспитания революционной (антихристианской, как предупреждал Тютчев) устремлённости в русском человеке. На дело революции сознательно и бессознательно поработали многие русские писатели. Правда, в 1910-е годы произошло некоторое разочарование отдельных деятелей культуры в прежних своих революционных порывах, в самой вере в возможность устроения рая на земле, но истинно это почти не было осмыслено. Литература обрушилась прежде всего на делателей революции, выведя многие непривлекательные образы, (чем весьма возмущался Горький). Но религиозно никто о революции не мыслил, никто не хотел сознать, что в основе революционного идеала лежит давняя ересь (хилиазм), а ересь не может не привести к худому результату. Единственный же здравый голос — сборник "Вехи" (1909) — был дружно заглушён едва ли не всеобщим возмущением. Ощущение некоторой пустоты в атмосфере всё более распространяющегося в интеллигентской среде безбожия, подвигло некоторых взыскующих истины деятелей культуры к поискам замены "устаревшего" Православия на нечто "более соответствующее духу времени". Были предприняты попытки богоискательства и богостроительства. Этим увлеклись Луначарский, Горький, С. Подъячев, Ф.Крюков, даже З.Гиппиус. Но в удалённости от Православия подлинного Бога обрести было невозможно. Затея была обречена изначально.

Художники этой эпохи пребывали чаще в стихии богоборчества, нежели в поисках духовной истины. 1. 1 .Творчество А.С.Пушкина. Родоначальник новой русской литературы, Александр Сергеевич Пушкин родился 26 мая 1799 г. в Москве. Его отец, Сергей Львович Пушкин, принадлежал к старинному дворянскому роду. Он был потомком знатного дворянина из Пруссии, который приехал в Россию ещё при Александре Невском. Дедушкой матери, Надежды Осиповны, в девичестве носившей фамилию Ганнибал, был А.П. Ганнибал, прославленный впоследствии своим правнуком как «арап Петра Великого». У Александра Сергеевича было трое братьев, двое из которых умерли в младенчестве, и сестра. Домашние будущего гения утверждали, что «он с младенчества был необыкновенно одарён». По воспоминаниям брата Пушкина - Льва Сергеевича, - «страсть к поэзии проявилась в нём с первыми понятиями». Александр Сергеевич не был любимым ребенком, и детство своё в доме родителей вспоминал с неохотой. Его воспитанием занимались две женщины - бабушка по матери Марья Алексеевна Ганнибал и крепостная няня Арина Родионовна. Творчество Александра Сергеевича Пушкина находится на рубеже литературных эпох: классицизма и сентиментализма ХVIII века и романтизма и реализма XIX века. Как личность и как художник поэт сформировался в переломный момент европейской истории и в период подъёма национально-патриотических настроений в России. Эти факторы обусловили основное направление его творческого пути – утверждение национально-самобытных и народных начал и усвоение европейского культурно-исторического опыта. Творчество Пушкина принято делить на периоды, каждый из которых имеет свои особенности, закономерности развития, ключевые темы, идеи и язык.

А.С.Пушкин занимает совершенно особое место в истории мировой культуры. А. С. Пушкина по мироощущению нередко характеризовали как человека, близкого людям эпохи Возрождения. Но А. С. Пушкин не был ни универсальным гением, совмещающим в себе учёного и дожника, подобного Леонардода Винчи, ни создателем гротескных, гиперболизированных образов, подобных Гаргантюа и Пантагрюэлю Рабле или Дон Кихоту Сервантеса. Часто его сравнивают с Рафаэлем или Моцартом. Но и эти сравнения условны: А. С.Пушкин чужд наивности и идеальности Рафаэля, равно как и той беззаботной и жизнерадостной стихии игры, свойственной музыке Моцарта. Из числа современников А. С. Пушкина поэзия его, быть может, более родственна поэзии Гёте, но не Гёте – представителя «Бури и натиска», а Гёте – лирика, автора«Свидания и разлуки», «Прометея». Литература о А. С. Пушкине, - поистине уникальное явление. Ни одному писателю за всю историю русской литературы не было посвящено такое огромное количество художественных произведений и литературно – критических работ. Причин такого внимания к личности и творчеству А. С. Пушкина достаточно много: это и необычайная притягательность яркой индивидуальности А. С. Пушкина, и трагическая судьба, и, конечно же, его прекрасное творческое наследие, без которого история русской литературы была бы совершенно иной. «А. С. Пушкин принадлежит к вечно живущим и движущимся явлениям, не останавливающимся на той точке, на которой застала их смерть, но продолжающим развиваться в сознании общества. Каждая эпоха произносит о них своё суждение, и как бы ни верно поняла она их, но всегда оставит следующей за ней эпохе сказать что – нибудь новое и более верное, и ни одна и никогда не выскажет всего…». Эти чрезвычайно глубокие и точные слова В.Г. Белинского характеризуют все периоды развития литературы и науки об А.С. Пушкине. Своё слово о великом поэте произнесли и литераторы «серебряного века».

Конец ХIX – начало XX вв. – яркий период литературной пушкинианы. В это время написаны блестящие очерки о Пушкине Д.С. Мережковского, В. С. Соловьёва, В. В. Розанова и удивительного образа «мой А. С. Пушкин» в творчестве В. Я. Брюсова, М. И. Цветаевой, В. В. Маяковского, А. А. Блока, И. Северянина. На рубеже столетий А. С. Пушкин становится неким эстетическим и нравственным эталоном, с которым всё сопоставляется и в сравнении с которым всё познаётся.«А. С. Пушкин рано стал «вечным спутником» русской литературы. Политические реакционеры, либеральные краснобаи, упрямые староверы, — кто только не пытался сделать из А. С. Пушкина строгую гувернантку при дурно воспитанной молодой литературе. А. С. Пушкиным стали пугать и запугивать, а для этого нужно было раньше всего пригладить, дистиллировать, выхолостить самого А. С. Пушкина, перекрестить его в благочестивого охранителя старозаветных традиций, который видел смысл своей жизни и своего труда не в том, чтобы восславить свободу в жестокий век, но всего лишь «был полезен» прелестью стихов, как сказано было в фальсифицированной Жуковским надписи на Опекушинском монументе». «Тайна» А. С. Пушкина волновала М. И. Цветаеву ничуть не меньше других представителей литературы. Но именно М. И. Цветаева первой заговорила о том, что загадка А. С. Пушкина не столько эстетическая, литературная, сколько этическая. Пушкин - вершинное воплощение прошлого, он воссоздал это прошлое в поэтическом слове. Образ Пушкина в этом стихотворении двоится. С одной стороны, он удален во времени и в пространстве («И столетие мы лелеем еле слышный шелест шагов»), А с другой стороны, он максимально приближен к читателю: дистанцию сокращают простые, обыденные детали: «Здесь лежала его треуголка и растрепанный томик Парни». Следовательно, Пушкин для Ахматовой - действительно идеальная перспектива, нечто безусловно близкое и в то же время бесконечно удаленное, постоянно воплощающееся и в то же время до конца не воплотимте. Таким представляется и пушкинское слово, которое незримо

присутствует в стихах Ахматовой в виде цитат и аллюзий. В уже упомянутом цикле «В Царском Селе» второе стихотворение представляет собой творческое переосмысление пушкинского стихотворения «Урну с водой уронив, об утес ее дева разбила...». В обоих стихотворениях речь идет о статуе, и статуя представляется одновременно и мертвой, и живой. У Ахматовой: А там мой мраморный двойник, Поверженный под старым кленом, Озерным водам отдал лик, Внимает шорохам зеленым. У Пушкина: «Дева над вечной струей вечно печальна сидит». Ахматовское стихотворение - это воскрешение пушкинской статуи в поэтическом слове. Надо сказать, что во многих ахматовских стихах воскрешается пушкинское слово. Часты у Ахматовой пушкинские эпиграфы, например, в таких итоговых произведениях, как «Северные элегии», «Городу Пушкина», «Поэма без героя». А название ранней поэмы «У самого моря» явно перекликается с зачином пушкинской «Сказки о рыбаке и рыбке»: «Жили- были старик со старухой у самого синего моря». Но самое главное, пушкинское начало живет в ахматовскои поэзии, в незыблемых устоях нравственности и творчества. Память и совесть - эти категории и у Пушкина, и у Ахматовой оказываются основой мироведения. Кроме того, Пушкин родственен Ахматовой своеобразным даром пророчества. «Как он понимал, как он все на свете знал? Этот кудрявый мальчик с томиком Парни под мышкой!», - говорила она в одной из бесед с И. Берлином. Пушкин действительно предчувствовал грядущие катаклизмы, прежде всего внутри человеческие. То же характерно и для Ахматовой. «Я гибель накликала милым, и гибли один за другим», - писала она, предчувствуя и собственную судьбу, и судьбу своего поколения. Пушкинское творчество, пушкинская биография - предмет серьезного осмысления в течение всей жизни А. Ахматовой. Стремление к

доскональному знанию потребовало и академических студий - литературоведческих занятий и биографических исследований. Работы Ахматовой-пушкиниста широко известны.

1.2 . Поэзия А.Ахматовой Поэзия Ахматовой являет собой небывалый синтез нежной женственности и доходящей до героизма мужественности, тонкого чувства и глубокой мысли, эмоциональной выразительности и редкой для лирики изобразительности, краткости и исключительной смысловой ёмкости, предельной словесной точности и недоговорённости, предполагающей широчайшие ассоциации, острого ощущения современности, "бега времени", постоянной памяти о прошлом (своём личном и общественном) и поистине пророческого предвидения, неповторимо индивидуального и социального, имеющего важнейшее значение для народа и всего человечества, национального и приобщающего к мировой культуре, смелого новаторства и ускоренности в традициях. Такой многослойный синтез характеризует Ахметовскую поэзию как одно из вершинных явлений литературы 20-го века, который сделал возможным соединение того, что прежде казалось несоединимым. Ахматова ближе всех из числа своих современников к самой главной, исходной литературной традиции - пушкинской. В 1953 году, работая над статьёй "Пушкин и Невское взморье", она записала: "Не знаю, довольно ли сказано в науке о величайшем поэте 19-го века про эту его особенность и так ли легко довести эту мысль до рядового читателя, воспитанного на ходячих фразах о ясности, прозрачности и простоте Пушкина". Тем самым она даёт ключ и к своему собственному творчеству. Классичность стихов Ахматовой по сравнению с тем, что писали её выдающиеся современники, связана с её ориентацией на другого человека, другую личность "Есть поэты, которые общаются с культурой, с природой, с Богом - не обязательно через посредство другого. Ахматова же всегда через

"ты". " Ты" ей необходимо для выделения гармонии, для осуществления связи с миром. Мандельштам преимущественно, Пастернак исключительно – космоцентричны… Она целиком антропоцентрична…" . Она единственная из великих поэтов "серебряного века" дожила до 60-х годов, когда началась современная в широком смысле литература. Она соединила в своём лице разные эпохи. В зрелом творчестве Анны Ахматовой лирическая героиня предстаёт в необычном для женской поэзии ракурсе поэта и гражданина. Необычна героиня Ахматовой и для мировой поэзии - это первая женщина- поэт, раскрывшая свою высокую и трагическую участь. В её лирике благополучное в житейском смысле разрешение конфликта любви и творчества для поэта-женщины невозможно. Любовную лирику Ахматовой отличает глубочайший психологизм. Ей, как никому, удалось раскрыть самые заветные глубины женского внутреннего мира, переживаний, состояний и настроений. "Поэзия Ахматовой - сложный лирический роман. Мы можем проследить разработку образующих его повествовательных линий, можем говорить об его композиции, вплоть до соотношения отдельных персонажей. При переходе от одного сборника к другому мы испытываем характерное чувство интереса к сюжету - к тому, как разовьётся этот роман" - Непосредственное восприятие поэзии А. Ахматовой не раз наталкивало многих исследователей на мысль о родстве ее Музы с Музой А . С. Пушкина. Однако попытки в определении степени и сущности этого родства не всегда были плодотворными, что вызывало скепсис со стороны другой части исследователей, считающих "резонными возражения по этому поводу В. В. Виноградова и его тезис: "Надо идти тому, кто хочет, от изучения стиля Ахматовой к ее восприятию Пушкина и тогда искать в ее поэзии отражений пушкинской тени, а не закрывать индивидуальных отличий ее музы указанием на сходство ее скелета с воображаемым скелетом стиля Пушкина". Выяснению истинной роли поэтического наследия Пушкина в становлении "таинственного песенного дара"Ахматовой в некоторых случаях, вероятно,

препятствовала и присущая ей скромность. Андреевна возразила: "Что вы, не надо так сильно. Погасите! Если уж говорить об этом, то только как о далеком-далеком отсвете...".В изучении влияния пушкинской поэзии на творчество Ахматовой сделаны тем не менее убедительные наблюдения и интересные открытия, которые в большинстве своем принадлежат одному из первых исследователей ее поэзии - В. М. Жирмунскому. И здесь важна не только сама "пушкинская тема" - бросающиеся в глаза мотивы и образы, восходящие к Пушкину: Петербург, Царское Село образ Музы и т. п., Важна выявленная В. М. Жирмунским и заслуживающая дальнейшей конкретизации преемственность поэзии Ахматовой, которая выражается как в типологическом, так и в собственно генетическом ее родстве с поэзией А. С. Пушкина. Типологическое родство языка поэзии Ахматовой с языком пушкинской поэзии определяется сходством некоторых стилевых задач, которые в разное время стояли перед Пушкиным и Ахматовой. Поэтому, в противоположность "романтическому стилю" поэзии предшественников Пушкина и Ахматовой - с такими его признаками, как понятийная, вещественно-логическая размытость, условность, эмоциональная напевность, - язык их поэзии обладает чертами "классического стиля". господство нейтрального стиля; употребление сложных форм логического подчинения и сочинения, а также использование переноса части синтаксического и смыслового целого из одной строки в другую как средства создания разговорной интонации. Отсюда "словесная четкость и строгость" языка поэзии Ахматовой, "с ее любовью к эпиграмматической формуле и расчлененной логической композиции, с ее отказом от лирических повторений и элементарной напевности песенного типа". Так же как и некоторым творениям Пушкина, отдельным произведениям Ахматовой свойственны "повествовательная интонация стихотворной сказки, ее эпическая манера, элементы народной лексики и фразеологии, подхватывания и параллелизмы, характерные для народного устно- поэтического сказа". Все эти свойства языка поэзии Ахматовой привели

исследователя к выводу, что ее поэзия, "преодолев символизм, возвращается к забытому наследию Пушкина".К одному из проявлений типологической общности языка поэзии Пушкина и Ахматовой следует отнести и то, что оба поэта охотно используют "грамматическую рифму", т. е. рифмующиеся слова, однородные с точки зрения грамматических категорий. Помимо "грамматических рифм" Ахматова не боится использовать и такие, которые можно отнести по меньшей мере к достаточно традиционным: кровь - любовь, очи - ночи, небес - лес, горем - морем и т. п., которые неоднократно встречаются и у Пушкина. Установка на разговорную речь, когда стихотворение строится как обращение или письмо к другу, знакомым и т. д., употребление характерных для такой речи слов и словосочетаний, синтаксических конструкций приводит к частому использованию обращений, восклицаний ( O!, Увы!, Ах! и т. п.), что является еще одной типологической особенностью языка обоих поэтов. Отличительной чертой языка поэзии Пушкина и Ахматовой является также обращение к перифразам и использование риторических вопросов в стихотворениях, представляющих собой какое-либо суждение. Что же касается собственно генетического родства языка поэзии Ахматовой с языком пушкинской поэзии, которое выражается в сходстве языковых средств, используемых авторами, и способах этого использования, а также в том, что можно назвать реминисценциями, - то оно во многом возникает как следствие родства типологического. Языку поэзии как Пушкина, так и Ахматовой не свойствен повтор напевного типа. Но лексический повтор или повтор корневой является яркой особенностью их стиля как стиля "классического". Такой повтор выполняет разнообразные эмоционально-смысловые функции. В основном здесь преобладает функция усиления, ср. у Пушкина:"На печальные поляны Льет печально свет она", "Минутной радости минутные друзья...", "летучий пух, Летучим ветром занесенный", "Как эта глупая луна На этом глупом небосклоне", "Томных уст и томных глаз Буду памятью

размучен...", "Ненастный день потух; ненастной ночи мгла По небу стелется одеждою свинцовой...", "Чистейшей прелести чистейший образец". У Ахматовой: "Силу тайную тайно лила", "Славно начато славное дело", "Как нестерпимо бела Штора на белом окне", "Напрасных крыл напрасны трепетанья...", "И в дальнем поле дальний огонек...", "И серебряный месяц ярко Над серебряным веком стыл", "Страшный год и страшный город", "Чистый ветер ели колышет, Чистый снег заметает поля", "И стройной башней стала западня, Высокою среди высоких башен".В следующем стихотворении Ахматовой показателен намек на персонаж "Пиковой дамы" Пушкина: От меня, как от той графини, Шел по лесенке винтовой, Чтоб увидеть рассветный, синий, Страшный час над страшной Невой. Помимо усилительной функции повторы у обоих авторов могут выполнять функцию уточнения. У Пушкина: Вот он, приют гостеприимный, Приют любви и вольных муз, Где с ними клятвою взаимной Скрепили вечный мы союз... ("Горишь ли ты, лампада наша...") У Ахматовой: Я знаю: он с болью своей не сладит, С горькой болью первой любви.

Сходство обнаруживается и в построении некоторых периодов с анафорой. Ср. у Пушкина: Пускай судьба определила Гоненья грозные мне вновь, Пускай мне дружба изменила, Как изменяла мне любовь... ("Ф. И. Глинке") У Ахматовой: Пусть не ты над моими устами Наклонялся, моля о любви, Пусть не ты золотыми стихами Обессмертил томленья мои... Ср. также повтор с отрицанием в риторических вопросах у Пушкина (в "Подражаниях Корану", 1824: "Не я ль...?") и аналогичный прием у Ахматовой (528), а также анафорический повтор в том же произведении Пушкина (позже примененный Лермонтовым в "Демоне"): Клянусь четой и нечеткой, Клянусь мечом и правой битвой, Клянусь утренней звездой, Клянусь вечернею молитвой... - и строки Ахматовой: Будь же проклят. Ни стоном, ни взглядом Окаянной души не коснусь, Но клянусь тебе ангельским садом, Чудотворной иконой клянусь...

Не только отдельные периоды стихотворений Ахматовой строятся так же, как пушкинские. Есть целые стихотворения, имеющие сходную синтаксическую и образно-смысловую структуру. Например, стихотворение "Любовь", построенное на чередовании контрастных образов с использованием разделительного союза то... то... , сходно по своей структуре с "Зимним вечером". В следующих стихотворениях поразительно сходны не только их синтаксические и образно-смысловые структуры, но и стихотворные размеры: Все в жертву памяти твоей: И голос лиры вдохновенной, И слезы девы воспаленной, И трепет ревности моей, И славы блеск, и мрак изгнанья, И светлых мыслей красота, И мщенье, бурная мечта Ожесточенного страданья. ("Все в жертву памяти твоей..."); Всё обещало мне его: Край неба, тусклый и червонный, И милый сон под Рождество, И Пасхи ветер многозвенный, И прутья красные лозы, И парковые водопады, И две большие стрекозы На ржавом чугуне ограды...

Можно назвать и другие произведения Ахматовой, по своему языку, размеру, образности напоминающие пушкинские строки,- особенно ее стихотворение "Последнее письмо" (540) (созвучное "Письму Татьяны к Онегину"), "Приморский парк Победы" (411), а также "Северные Элегии" (634-639) и "Эпические мотивы" (629-631), идущие от "...Вновь я посетил" (1835) Пушкина. Приведем здесь только начальные стихи одного из произведений Ахматовой, носящие, по наблюдению В. М. Жирмунского, печать поэзии Пушкина, написанные в "торжественном, приподнятом, высоком стиле": А! Это снова ты. Не отроком влюбленным, Но мужем дерзостным, суровым, непреклонным Ты в этот дом вошел и на меня глядишь. Страшна моей душе предгрозовая тишь. Приведем пушкинские строки: Постой, царевич. Наконец Я слышу речь не мальчика, но мужа. С тобою, князь, она меня мирит. Безумный твой порыв я забываю И вижу вновь Дмитрия... ("Борис Годунов") Выше уже говорилось, что обращение к перифразам можно отнести к одной из типологических особенностей поэтического языка Пушкина и Ахматовой. При этом среди перифраз поэзии Ахматовой есть и "пушкинские": А иволга, подруга Моих безгрешных дней, Вчера вернувшись с юга,

Кричит среди ветвей... Ср. у Пушкина: Подруга дней моих суровых, Голубка дряхлая моя! ("Няне") Ср. несколько иное: Рифма - звучная подруга Вдохновенного досуга, Вдохновенного труда... ("Рифма - звучная подруга...") Известную близость к пушкинской стилистике можно видеть и в использовании Ахматовой вопросительных предложений при организации "внутреннего диалога": Что нам разлука? - Лихая забава, Беды скучают без нас. Что войны, что чума? - конец им виден скорый, Их приговор почти произнесен. Но кто нас защитит от ужаса, который Был бегом времени когда-то наречен? Ср. у Пушкина: Что слава? шепот ли чтеца? Гоненье ль низкого невежды? Иль восхищение глупца? ("Разговор книгопродавца с поэтом");

Что дружба? Легкий пыл похмелья, Обиды вольный разговор, Обмен тщеславия, безделья Иль покровительства позор. ("Дружба"). От Пушкина воспринят и такой стилистический прием, как синтаксическая и смысловая незавершенность последней строки стихотворения, а также и то, что иногда она не рифмуется. Таким образом создается впечатление незавершенности, недоговоренности и одновременно возникает ощущение сюжетной перспективы произведения, что отражается и в пунктуации. Следование традиции Пушкина у Ахматовой просматривается также в использовании отдельных поэтических ситуаций, находящих близкое языковое выражение. Ср.: Ах, дверь не запирала я, Не зажигала свеч, Не знаешь, как, усталая, Я не решалась лечь. Жгу до зари на окошке свечу И ни о ком не тоскую, Но не хочу, не хочу, - не хочу Знать, как целуют другую. Теперь твой слух не ранит Неистовая речь, Теперь никто не станет

Свечу до утра жечь. Ср. у Пушкина: Вперед одна в надежде томной Не жди меня средь ночи темной, До первых утренних лучей Не жги свечей. ("В твою светлицу, друг мой нежный...") Много общего обнаруживается и в использовании отдельных слов, и не только обще поэтических , но и собственно "пушкинских" .Интерес представляет также обращение Ахматовой к известному ретиво проставлению местоимений ты и вы при обращении. Ср. у Пушкина: Ты и вы Пустое вы сердечным ты Она, обмолвься, заменила, И все счастливые мечты В душе влюбленной возбудила. Пред ней задумчиво стою, Свести очей с нее нет силы; И говорю ей: "как вы милы!" И мыслю: "как тебя люблю!"; у Ахматовой: И как будто по ошибке Я сказала: "Ты..." Озарила тень улыбки Милые черты. От подобных оговорок

Всякий вспыхнет взор... Я люблю тебя, как сорок Ласковых сестер. Приведенный материал подтверждает справедливость того, что пушкинское начало является неотъемлемой составляющей "песенного дара" Ахматовой. Оно органично входит в состав ее оригинальной поэтической манеры, во многом определяя ее "классический стиль", свидетельствуя о том, что "оригинальное творчество Ахматовой - продукт большой и многосложной поэтической культуры".

Глава II . Влияние Пушкина на творчество А.Ахматовой. Имя Ахматовой не раз ставили рядом с именем Пушкина. Об Ахматовой заговорили как о продолжательнице пушкинской традиции буквально после ее первых поэтических шагов. Но в то же время ее имя всегда произносилось как имя совершенно самостоятельного, неповторимо оригинального поэта. Любовь к Пушкину усугублялась еще и тем, что по стечению обстоятельств Анна Ахматова - царскоселка, ее отроческие, гимназические годы прошли в Царском Селе, теперешнем Пушкине, где и сейчас каждый невольно ощущает неисчезающий пушкинский дух, словно навсегда поселившийся на этой вечно священной земле русской Поэзии. Те же Лицей и небо и так же грустит девушка над разбитым кувшином, шелестит парк, мерцают пруды и, по-видимому, так же является Муза бесчисленным паломничающим поэтам... Для Ахматовой Муза всегда - "смуглая". Словно она возникла перед ней в "садах Лицея" сразу в отроческом облике Пушкина, курчавого лицеиста - подростка, не однажды мелькавшего в "священном сумраке" Екатерининского парка, - он был тогда ее ровесник, ее божественный товарищ, и она чуть ли не искала с ним встреч. Во всяком случае ее стихи, посвященные Царскому Селу и Пушкину, проникнуты той особенной краской чувства, которую лучше всего назвать влюбленностью, - не той, однако, несколько отвлеченной, хотя и экзальтированной влюбленностью, что в почтительном отдалении сопровождает посмертную славу знаменитостей, а очень живой, непосредственной, в которой бывают и страх, и досада, и обида, и даже ревность... Да, даже ревность! Ахматова с женской пристрастностью вглядывается и в знаменитое изваяние, пленившее когда-то поэта, и в пушкинский стих. Ее собственное стихотворение, озаглавленное (не без тайного укола!), как и у Пушкина, "Царско-сельская статуя", дышит чувством уязвленности и досады:

И как могла я ей простить Восторг твоей хвалы влюбленной... Смотри, ей весело грустить, Такой нарядно обнаженной". Надо сказать, что небольшое ахматовское стихотворение, безусловно, одно из лучших в уже необозримой сейчас поэтической пушкиниане, насчитывающей, по-видимому, многие сотни взволнованных обращений к великому гению русской литературы. Но Ахматова обратилась к нему так, как только она одна и могла обратиться, - как влюбленная женщина, вдруг ощутившая мгновенный укол нежданной ревности. В сущности, она не без мстительности доказывает Пушкину своим стихотворением, что он ошибся, увидев в этой ослепительной стройной красавице с обнаженными плечами некую вечно печальную деву. В этом отношении она была и осталась традиционалистской. В обстановке бурного развития различных послесимволистских течений и групп, отмеченных теми или иными явлениями буржуазного модернизма, поэзия Ахматовой 10-х годов могла бы даже выглядеть архаичной, если бы ее любовная лирика, казалось бы, такая интимная и узкая, предназначенная ей и ему, не приобрела в лучших своих образцах того общезначимого звучания, какое свойственно только истинному искусству. Для нас существенно, что и Пушкин, и Ахматова выступают как лирики, в основе произведений которых лежат глубоко личные переживания, Необходимо отметить, что реальные подробности этих отношений не вошли в рассматриваемые произведения, они известны благодаря специальным разысканиям и публикациям. Сами поэты не пожелали раскрывать читателю ни реальные имена, ни реальные биографические обстоятельства. Более того, в обоих случаях эти обстоятельства были преображены мощным лирическим началом. Мы можем сказать, что личные, политические и исторические факторы очень важны в предыстории обоих произведений, однако их разница

остается читателю практически незаметной, потому что никак не проступает в содержании. Оно представляет собою два монолога: речь счастливого возлюбленного и речь влюбленной волшебницы. Оба голоса объединены авторской интонацией, допускающей и некоторую степень эпической отстраненности в первой, повествовательной строфе. Правильной разбивки на строфы нет. Неравенство частей настолько бросается в глаза, что делает незаметным использование того же размера, что и в пушкинском стихотворении - четырехстопного ямба. Все три ее части носят повествовательный характер; у каждой из частей есть свой маленький повествовательный, почти кинематографические острый сюжет, но каждый из сюжетов развивает повествование в самостоятельном плане. Но стихотворение Ахматовой - это тоже лирика. Выразила она, несмотря на глубоко индивидуальный характер собственных переживаний, тот же тип чувства, который ввел в русскую культуру Пушкин. Писатели настоятельно искали, в жизни и в литературе, "самобытные" идеальные начала "достойного существования" России. И некоторые из них надеялись утвердить эти начала и эти ценности в "обособлении" от европейского мира. Но, как писал Вл. Соловьев уже в 1888 г.: "Только при самом тесном, внешнем и внутреннем общении с Европой русская жизнь производила действительно великие явления ". Результатом моих пушкинских штудий были три работы - о "Золотом петушке", об "Адольфе" Бенжамена Константа и о "Каменном госте". Все они в свое время были напечатаны". И конечно же не случайно Ахматова сопоставляет архитектуру старого Петербурга с творчеством Пушкина. Они представляют собой два блестящих образца того времени, когда русское общество и русская культура были широко открыты европейским влияниям. Мне кажется поэтому очень показательным, что Ахматова стала пушкиноведом в ту пору; и поэтому особенно интересны вопросы и произведения, на которые она обращает свое внимание. Я здесь

рассматриваю только статьи 30-х годов. То есть, кроме всего остального, она доказывает, что Пушкин одновременно сумел включить в народную сказку современную ему политическую тему (отношение поэта с самодержцем) и тему автобиографическую. Второй статьей (1936 г.) Ахматова показывает, каким глубоким и разнообразным было влияние "Адольфа" Бенжамена Константа на произведения Пушкина, такие, как "Евгений Онегин", "Роман в письмах", "На углу маленькой площади", "Каменный гость". В них поэт дал первые блестящие примеры русского "метафизического" языка, способного выражать душевную жизнь персонажа, то есть тот "автобиографический материал", о котором Ахматова уже говорит в конце первой статьи. Для Ахматовой важно показать, что Пушкин, как и другие европейские романисты, его современники, пошел по пути, указанному Констаном, но при этом избежал той гиперболической риторики, которая в "Адольфе" иногда нарушает стройность "метафизического" языка. Она подчеркивает также, с каким старанием Пушкин избегает неточности оттенков смысла в изображении светского соблазнителя XIX в. В подтверждение моего толкования я приведу еще одну цитату из ее статьи, взятую ею из предисловия Вяземского к его переводу "Адольфа", которое редактировал сам Пушкин. Вяземский пишет: "Вся драма в человеке, все искусство в истине... Во всех наблюдениях автора так много истины... Романист не может идти по следам Платона и импровизировать республику... Каковы отношения мужчин и женщин в обществе, таковы должны они быть в картине его... Трудно в таком тесном очерке, в таком ограниченном и так сказать одиноком действии более выказать сердце человеческое, переворотить его на все стороны, выворотить до дна и обнажить наголо во всей жалости и во всем ужасе холодной истины". Да, романисты и поэты не могут идти по следам Платона. Но как раз в эти годы власть в России решила пойти по следам "республики", придуманной древнегреческим философом,

взяла под свою опеку литературу и искусство и собралась через них создать "нового человека". Как пишет Э. Герштейн, статьи о Пушкине - это статьи поэта о поэте. Ахматова, которая с начала 20-х годов лично знакома со страшным лицом "настоящего XX века" (насильственная смерть Гумилева), находит путь к воскресению в золотых стихах измученного и потом убитого светом и властями поэта XIX в. В начале 30-х годов Мандельштам угадывал в событиях, имевших место в стране, глубокую и существенную связь с "великой славянской мечтой о прекращении истории", мечтой, именуемой "миром", о которой он писал в 1915 г. Мечта - о "прекращении лживой и ненужной комедии истории". По этой мечте надо "начать" просто "жить". Как paз в простоте - искушение идеи "мира". Он, таким образом, продолжает и углубляет свое понятие об акмеизме. Акмеизм, писал он в статье "О природе слова" (в 1921-ом году) явление общественное: "с ним вместе в русской поэзии возродилась нравственная сила" (понятие мужа - Г.Б.). Мандельштам пишет "Разговор о Данте" в 1933- ем году. Экскурс в творчество Данте - это "сумма" идей Мандельштама о поэтическом слове XX в., на основе мудрости, накопленной в 20-е годы, находившей первое прозаическое выражение после долгого молчания в "Четвертой прозе" и окончательно сформировавшейся во время пребывания в далекой от Москвы Армении. "Разговор" - некое подобие завещания поэта, который хочет быть "гражданином" и так же, как и Данте, изнашивает подметки и "воловьи подошвы" за время своей поэтической работы. В "Божественной Комедии" он увидел результат поэтического темперамента и сочинительской работы, близкий тому, к которому он давно стремился: динамический продукт "порыва", устремленного в будущее. "Разговор" - это мандельштамовский "строгий перпендикуляр" ко времени, ко всем постановлениям о литературе власть имущих, его поэтический путеводитель для русских поэтов XX в. В нем Мандельштам одновременно

подтвердил свое этическое понятие о поэзии и дал изумительный по сжатости и динамичности пример современного прозаического слова. Но, как и многие другие, он заплатил жизнью за свою преданность поэзии. Думаю, что не случайно Ахматова приводит цитату из Стендаля, где французский писатель противопоставляет Адольфа, слабого человека XIX в., людям времен Данте. Она, таким способом, в скрытом виде, указывает на друга, на Мандельштама, писавшего о Данте и о "Божественной Комедии" и одновременно указывает на себя, которая "мешала с пеньем муз свой женский плач". Плач всех слабых, за которых, как она напишет уже после войны, именно Пушкин боролся "всеми доступными ему средствами". То есть она выявляет внутреннюю связь и "дополнительность" их поэтических трудов. Пушкин был для неё высшим духовным и поэтическим авторитетом. Благодаря такому “ученичеству” у Пушкина поэзия Ахматовой близка и понятна широкому кругу читателей. Очень точно сказал о поэзии Ахматовой исследователь Серебряного века Н.Банников: “Каждое слово было взвешено и выбрано с необычайной строгостью и скупостью, каждая строфа чеканно воплощала взятый предмет, вызывая у читателя множество ассоциаций. В трёх-четырёх четверостишиях часто как бы пунктиром намечалось повествование, некая фабула; за каждой подробностью читатель ощущал не только душевное состояние героини в данный момент, но и угадывал, что этому состоянию предшествовало и что им будет предрешено” 1 . А в этом она достойная ученица Пушкина. Образ Пушкина сопровожу ал Ахматову на протяжении всей её творческой жизни. Изучая творчество Ахматовой в 11-м классе, мы обязательно говорим о стихотворении «Смуглый отрок бродил по аллеям…». Именно с этого стихотворения начинается разговор о пушкинской традиции и культуре поэтического слова, и о Музе Пушкина, которая, по её словам, теперь и её Муза (например, стихотворение 1915 года «Муза ушла по дороге…»: “И были смуглые ноги // Обрызганы крупной росой…”).

Предлагаем рассмотреть один из вариантов анализа данного стихотворения. Э то первое дошедшее до нас напечатанное стихотворение, обращённое к Пушкину. Оно заключает цикл «В Царском Селе». Ему предшествуют два стихотворения: «По аллее проводят лошадок…» и «...А там мой мраморный двойник…». Все части триптиха неразрывно связаны между собой тем, что являются эмоциональным откликом на воспоминания детства, прошедшего в Царском Селе. А так как имя Пушкина является неотъемлемой частью Царскосельского Лицея, Царскосельского парка и вообще Царского Села, возможно, именно этим объясняется, что стихотворение о “смуглом отроке” помещено последним. По воспоминаниям Срезневской, подруги Ахматовой, они очень часто говорили о Пушкине, читали его стихотворения наизусть, гуляя по дорожкам Царскосельского парка. Смуглый отрок бродил по аллеям, У озёрных глухих берегов, И столетие мы лелеем Еле слышный шелест шагов. Иглы елей густо и колко Устилают низкие пни... Здесь лежала его треуголка И разорванный том Парни. (24 сентября 1911 Царское Село) Перед нами ранний текст, вошедший в её первую книгу «Вечер» (1912). Однако начиная со второго сборника («Чётки», 1914) Ахматова заменяет слово “елей” на “сосен”, а слово “разорванный” на “растрёпанный”. Безусловно, это произошло не случайно, поскольку почти каждое слово помимо прямого лексического значения имеет переносное — поэтическое и философское. Гораздо позже (в 1958 г.) Ахматова заменяет слово “глухих” на слово “грустил”, и на то у неё были свои основания. Об этом можно прочитать у Л.К. Чуковской, которая приводит слова Анны Андреевны в «Записках об Анне Ахматовой»:

“— «Смуглый отрок бродил по аллеям // У озёрных глухих берегов». Какое невежество! Глупость какая!.. — …В книжечке 58-го года стоит «У озёрных грустил берегов». — Но сборник 61-го — последний. — Брать надо не последний вариант, а лучший”. Анализируя данное произведение, будем опираться на последний вариант, так как нам всегда важен выбор автора. Возможно, в этом заключается особенность поэтики Ахматовой, то есть грусть не печальная, а грусть юности, поэтическая грусть. После исправления стихотворение обрело право на новое прочтение. Как известно, даже самые прозрачные стихи имеют загадку, “тайну”, как говорила сама Ахматова. По Малларме, любое стихотворение — это ребус. То же происходит и со «Смуглым отроком». В этом чистом и прозрачном по содержанию стихотворении присутствует другой слой, который можно выявить на уровне поэтики. Стихотворение написано в 1911 году. Ровно сто лет назад Пушкин был привезён в Царское Село для поступления в Царскосельский Лицей. И столетие мы лелеем… Эта строчка подсказывает, что именно с этим событием, то есть с открытием Лицея и появлением Пушкина в Царском Селе, можно связать стихотворение. На первый взгляд речь идёт о Пушкине-отроке: Смуглый отрок бродил по аллеям, У озёрных грустил берегов. В воспоминаниях лицейского друга Пушкина Ивана Ивановича Пущина мы читаем: “Александр Пушкин! — выступает живой мальчик, курчавый, быстроглазый...” А вот что пишет Е.А. Маймин в книге «Пушкин. Жизнь и творчество»: “В посланиях 1815 года... Пушкин воспевает радость, вино, веселье — и это звучит в его стихотворениях не как дань литературной традиции, а как выражение личного, как лирическое признание, как выражение бурлящей и переливающейся через край юной полноты жизни”.

У Ахматовой же: “...отрок бродил... грустил”. Как мы помним, слово “грустил” впервые появляется в сборнике 1958 года. Ахматова, всегда дающая точные характеристики предметам и лицам, не могла допустить неточности в описании Пушкина-отрока. У Пушкина, безусловно, были причины грустить, но это так не свойственно, так нехарактерно для Пушкина-отрока. Например, в «Евгении Онегине» (гл. 8) Пушкин вспоминает свои лицейские годы так: Моя студенческая келья Вдруг озарилась: муза в ней Открыла пир младых затей, Воспела детские веселья... “Бродил... грустил” — таким Пушкин предстаёт перед нами в более позднем возрасте. В стихотворении происходит смещение времени. В пределах одной-двух строк Пушкин одновременно и отрок, и зрелый муж. Две последние строчки также подтверждают эту мысль: Пушкин изображён в этом стихотворении в разные периоды времени, то есть отроком и юношей. Здесь лежала его треуголка И растрёпанный том Парни. Лицеисты носили треугольные шляпы в первые годы обучения в лицее. Об этом можно прочитать у И.И. Пущина в «Записках о Пушкине»: “По праздникам — мундир... белые панталоны, белый жилет, белый галстук, ботфорты, треугольная шляпа — в церковь и на гулянье”. Таким образом, мы видим, что за строкой “Здесь лежала его треуголка” ясно вырисовывается образ Пушкина-лицеиста, то есть отрока (см. у Даля: “Отрок — дитя от 7 до 15 лет”), отрока, только начинающего делать свои первые шаги в русской поэзии. И знай, мой жребий пал, я лиру избираю, Пусть судит обо мне как хочет целый свет, С ердись, кричи, бранись, — а я таки поэт. («К другу стихотворцу», 1814)

В следующей же строке — “И растрёпанный том Парни” — Пушкин уже юноша, репутация поэта за ним начинает закрепляться. Меняются интересы. На старшем курсе многие лицеисты (возможно, вследствие возраста) увлекаются поэзией Парни 7 . Обратимся за подтверждением этой мысли к монографии Б.В. Томашевского «Пушкин»: “В стихотворениях 1814–1815 годов мы не найдём никаких следов, свидетельствующих о близком знакомстве с поэзией Парни: ни фразеологических, ни сюжетных параллелей. К Парни Пушкин пришёл позднее, в период своих увлечений жанром элегий. Но к тому времени он уже выходил из возраста ученических подражаний”. Предположим, что поэзией Парни Пушкин увлёкся примерно в 17–18 лет. Но это уже не отрок, а юноша. Вряд ли выпускника-лицеиста можно назвать отроком. Как видим, в стихотворении Ахматовой, ещё изначально, были раздвинуты временные рамки. Восьми строчное стихотворение вмещает в себя почти всю жизнь Пушкина. Таким образом, стихотворение имеет кольцевую композицию, так как начинается и заканчивается одной и той же мыслью: показать Пушкина-отрока, Пушкина-юношу, Пушкина — в зените славы. Стихотворение пропитано любовью к первому поэту России. Ахматова видит и слышит его даже сто лет спустя. Здесь лежала его треуголка… И столетие мы лелеем… “Лелеять” можно только самое дорогое, и Ахматова как поэт понимала, что Пушкин для России — всё. Интересно, что глагол “лелеем” больше не встречается ни в одном стихотворении Ахматовой. Она употребила его только по отношению к Пушкину. Его можно считать лейтмотивом всей пушкинианы Ахматовой. И столетие мы лелеем Еле слышный шелест шагов. Иглы сосен густо и колко Устилают низкие пни...

Указанные выше строки раскрывают ещё одну тему — это тема осени, так как иглы сосен могут опадать только осенью (а осень, безусловно, ассоциируется с пушкинской осенью, то есть с темой творчества: Пушкин в зените славы). Осенью ему обычно хорошо и много писалось. Например, у П.Милюкова в историко-биографическом очерке «Живой Пушкин»: “Беспокойство духа выражается у него в стремлении действительно «куда- то» вырваться. Он постоянно кочует между Петербургом и Москвой... а осенью старается уединиться в деревне для спокойной творческой работы” 9 . А в письме к Плетнёву от 31 августа 1830 года читаем следующее: “Свадьба моя откладывается... Осень подходит: это любимое моё время... пора литературных трудов...” Иглы сосен густо и колко Устилают... Сосна сбрасывает иголки, а поздней осенью они, сбиваемые ещё и каплями дождя, “густо” опадают. Глагол “устилают” и наречие “густо” показывают, что сосновых игл на земле очень много, такое возможно только осенью. Следующая строка наводит на эти же размышления. Еле слы ш ный ш елест ш агов. За этими сочетаниями так и слышится шелест листьев, шум дождя. В нашем сознании сложился определённый стереотип сочетания некоторых слов между собой. Так, слово “шелест” никак не ассоциируется со словом “шагов”. Здесь скорее всего должно быть использовано слово “листья” (в крайнем случае — “бумага”), но нас устраивает первый вариант, так как именно это сочетание — “шелест шагов” — делает нас более чуткими к словам. Да и аллитерация “ ш ” подсказывает это же. Осень — лучшая пора для творения. Пушкин специально ехал осенью в деревню, чтобы побыть одному, сосредоточиться и писать “роман за романом, поэму за поэмой! А уж чувствую, что дурь на меня находит — я и в коляске сочиняю...” (19 сентября 1833 года).

И столетие мы лелеем Еле слышный шелест шагов. Благодаря поэтическому дару, живописности языка Ахматова выразила всеобщее поклонение и любовь к первому поэту России. В этих строчках объединились основные темы: памяти, преклонения перед художественным даром — и тема творчества (через тему осени). В открытом и понятном на первый взгляд стихотворении за кажущейся простотой и прямолинейностью проявилась многослойность, многообразность; слой накладывается на слой, и в этом Ахматова достойная последовательница Пушкина и достойная представительница своего поэтического времени — формирующегося акмеизма. Рассуждая о Пушкине, о его творчестве, о его тайнописи, необходимо говорить и об Анне Ахматовой, её поэзии и прозе и о тайнах её творчества.

2.2. Вечная тема - любовная лирика А. Ахматовой Ржавеет золото, и истлевает сталь, Крошится мрамор. К смерти все готово. Всего прочнее на земле - печаль И долговечней – царственное слово. А.Ахматова Первые стихи Анны Ахматовой появились в России в 1911 году в журнале "Аполлон". Почти сразу же Ахматова была поставлена критиками в ряд самых больших русских поэтов. А. А. Ахматова жила и творила в очень сложное время, время катастроф. Поэтам в России в ту бурную эпоху, когда люди забывали, что такое свобода, часто приходилось выбирать между свободным творчеством и жизнью.Но несмотря на все эти обстоятельства, поэты по-прежнему продолжали творить чудеса: создавались чудесные строки и строфы. Источником вдохновения для Ахматовой стала Родина, Россия, поруганная, но от этого ставшая еще ближе ей и роднее. Анна Ахматова не смогла уехать в эмиграцию, она знала, что только в России может творить, что именно в России нужна ее поэзия. Не с теми я, кто бросил землюНа растерзание врагам.Их грубой лести я не внемлю,Им песен я своих не дам. В известном произведении “Все расхищено, предано, продано.” (1921), первая строчка которого цитировалась много раз для доказательства мысли о враждебном отношении поэтессы к советскому обществу и революции, даже в нем можно было услышать ее доброжелательное любопытство и несомненный интерес к новой жизни: Bсe-расхищено, предано, продано, Черной смерти мелькало крыло, Все голодной тоскою изглодано, Отчего же нам стало светло? Днем дыханьями веет вишневыми Небывалый под городом лес, Ночью блещет созвездьями новыми Глубь прозрачных июльских небес,— И так близко подходит чудесное К развалившимся грязным домам. Никому, никому не известное, Но от века желанное нам. Это—1921 год, разруха, голод, самый конец гражданской войны, из которой страна выходила с неимоверным напряжением сил. Старый мир был разрушен, новый только еще начинал жить. Для Ахматовой и тех, кого она в этом стихотворении объединяет вместе с собой,

разрушенное прошлое было хорошо обжитым и знакомым домом. И все же внутренняя сила жизни заставила ее посреди обломков старого мира произнести слова, благословляющие вечную в своей прелести и мудрую новизну жизни. Стихотворение по сути своей оптимистично, оно излучает свет и радость, предвкушение жизни, которая словно бы начинается сначала. Лирика Анны Ахматовой ее первых книг «Вечер», «Четки» и «Белая стая» почти исключительно лирика любви. Семь лет длился роман Анны Ахматовой и Льва Гумилева. Запутанные, изломанные, на гране надрыва- разрыва отношения с Гумилевым навсегда определили для Анны Ахматовой модель ее отношений с мужчинами. Она всегда будет влюбляться только тогда, когда поверх сущности, земной, реальной увидит загадку. Она ее волновала, она стремилась разгадать ее, она ее воспевала. Она говорила о любви, как о понятии высшем, почти религиозном. И сама же - за редчайшим исключением –резко обрывала роман, если он грозил перейти в будничное, привычное существование Пусть даже вылета мне нет Из стаи лебединой, Увы, лирический поэт Обязан быть мужчиной! Иначе все пойдет вверх дном До часа расставанья: И сад не в сад, и дом не в дом, Свиданье – не в свиданье! Ее сердце как бы искало гибели, искало мучений .25 апреля 1910 года Анна Горенко и Николай Гумилев обвенчаны в Николаевской церкви под Киевом, а в мае уезжают в свадебное путешествие в Париж. А уже на следующий год в печати появляются первые стихи Анны Ахматовой. В 1911 году выходит стихотворный сборник «Вечер» -первенец поэтессы. Сборник, пронизанный болью любящей и обманутой женщины Я не любви твоей прошу- Она теперь в надежном месте. Поверь, что я твоей невесте Ревнивых писем не пишу . Ахматова писала о несчастной любви. Она была создана для счастья, но не находила его. Наверное, потому, что сама понимала : «Быть поэтом женщине -нелепость». Женщина –поэт с ее любовной жаждой Ведь для утоления этой жажды мало, чтобы мужчина любил : женщина- поэт страдает от скудности простой любви. Для утоления такой «бессмертной страсти» Ахматова искала равнозначности, равноценности в любви. От

любви твоей загадочной Как от боли в крик кричу, Стала желтой и припадочной, Еле ноги волочу В августе 1914 года Гумилев добровольцем уходит на фронт. Анна Ахматова разочаровалась в любви Николая Гумилева. Да и Гумилев немало вытерпел за счастье быть мужем Ахматовой. И сердце то уже не отзовется На голос мой, ликуя и скорбя. Все кончено И песнь моя несется В пустую ночь, где больше нет тебя Ахматова в своих стихах является в бесконечном разнообразии женских судеб: любовницы и жены, вдовы и матери, изменявшей и оставляемой. Есть центр, который как бы сводит к себе весь остальной мир поэзии, оказывается основным нервом, идеей и принципом. Это любовь. В одном из своих стихотворений Ахматова называла любовь "пятым временем года". Чувство, само по себе острое и необычайное, получает дополнительную остроту, проявляясь в предельном кризисном выражении - взлета или падения, первой встречи или совершившегося разрыва, смертельной опасности или смертельной тоски. Потому Ахматова так тяготеет к лирической новелле с неожиданным концом психологического сюжета, жутковатой и таинственной ("Город сгинул", "Новогодняя баллада").Обычно ее стихи - начало драмы, или только ее кульминация, а чаще финал и окончание. Она опиралась на богатый опыт русской уже не только поэзии, но и прозы: Слава тебе, безысходная боль,Умер вчера сероглазый король.А за окном шелестят тополя:Нет на земле твоего короля. Стихи Ахматовой несут особую стихию любви- жалости: О нет, я не тебя любила,Палила сладостным огнем,Так объясни, какая силаВ печальном имени твоем. В сложной музыке ахматовской лирики, в ее едва мерцающей глубине, в подсознании постоянно жила и давала о себе знать особая, пугающая дисгармония, смущавшая саму Ахматову. Она писала впоследствии в "Поэме без героя", что постоянно слышала непонятный гул, как бы некое подземное клокотание, сдвиги и трение тех первоначальных твердых пород, на которых извечно и надежно зиждилась жизнь, но которые стали терять устойчивость и равновесие. Самым первым предвестием такого тревожного ощущения было стихотворение "Первое

возвращение" с его образами смертельного сна, савана и погребального звона и с общим ощущением резкой и бесповоротной перемены, происшедшей в самом воздухе времени. Лирика Ахматовой с течением времени, завоевывала все новые и новые читательские круги и поколения и, не переставая быть объектом восхищенного внимания тонких ценителей, явно выходила из, казалось бы, предназначенного ей узкого круга читателей. Советская поэзия первых лет Октября и гражданской войны, занятая грандиозными задачами ниспровержения старого мира, предпочитавшая говорить не столько о человеке, сколько о человечестве или во всяком случае о массе, была первоначально недостаточно внимательной к микромиру интимных чувств, относя их в порыве революционного пуританизма к разряду социально небезопасных буржуазных предрассудков. Лирика Ахматовой, по всем законам логики, должна была затеряться и бесследно исчезнуть. Но этого не произошло. Молодые читатели новой, пролетарской, встававшей на социалистический путь Советской России, работницы и рабфаковцы, красноармейки и красноармейцы - все эти люди, такие далекие и враждебные самому миру, оплаканному в ахматовских стихах, тем не менее заметили и прочли изящно изданные томики ее стихов. Лирика Анны Ахматовой меняется в 20-30-е годы по сравнению с ранними книгами. Эти годы отмечены исключительной напряженностью творчества. Ахматова, по- прежнему, оставалась неведомой для читателя и потому как бы исчезнувшей из читательского и литературного мира. Лирика Ахматовой на протяжении всего после революционного двадцатилетия постоянно расширялась, вбирая в себя все новые и новые, раньше не свойственные ей области, любовный роман, не перестав быть главенствующим, все же занял теперь в ней лишь одну из поэтических территорий. Однако инерция читательского восприятия была настолько велика, что Ахматова и в эти годы, ознаменованные обращением ее к гражданской, философской и публицистической лирике, все же представлялась глазам большинства как только и исключительно художник любовного чувства. Расширение диапазона поэзии, явившееся

следствием перемен вмиропонимании и мироощущении поэтессы, не могло, в свою очередь, не повлиять на тональность и характер собственно любовной лирики. Правда, некоторые характерные ее особенности остались прежними. Любовный эпизод, как и раньше, выступает перед нами в своеобразном ахматовском обличье: он никогда последовательно не развернут, в нем обычно нет ни конца, ни начала; любовное признание, отчаяние или мольба, составляющие стихотворение, кажутся как бы обрывком случайно подслушанного разговора, который начался не при нас и завершения которого мы тоже не услышим:" Эта особенность ахматовской любовной лирики, полной недоговоренностей, намеков, уходящей в далекую глубину подтекста, придает ей истинную своеобразность. Героиня ахматовских стихов, чаще всего говорящая как бы сама с собой в состоянии порыва, полубреда или экстаза, не считает, естественно, нужным, разъяснять и растолковывать нам все происходящее. Передаются лишь основные сигналы чувств, без расшифровки, без комментариев, наспех - по торопливой азбуке любви.Ахматова сознавала меру и глубину своей вины, но «ломать» себя и идти наперекор своим чувствам, а тем более страсти не только не могла, но и не хотела. На трагические поэтические сентенции Гумилёва она ответила светлым стихотворением, открывающим суть их отношений, которые позже назовет «братскими»: Тема любви, безусловно, занимает в ее поэзии центральное место. Неподдельная искренность, предельная откровенность в сочетании со строгой гармонией, лаконичной емкостью поэтического языка любовных стихотворений Ахматовой позволили ее современникам называть ее русской Сафо сразу же после выхода первых поэтических сборников. Ранняя любовная лирика воспринималась как своеобразный лирический дневник. Однако изображение романтически преувеличенных чувств не свойственно поэзии Анны Ах матовой. Она говорит о простом человеческом счастье и о земных, обычных горестях: о разлуке, измене, одиночестве, отчаянии - обо

всем, что близко многим, что способен испытать и понять каждый. 2. Любовь в лирике А. Ахматовой предстает как "поединок роковой", она почти никогда не изображается безмятежно, идиллически, а наоборот в предельно кризисном выражении: в момент разрыва, разлуки, утраты чувства или первого бурного ослепления страстью. Обычно ее стихи - начало драмы или ее кульминация. "Мукой живой души" платит ее лирическая героиня за любовь. Сочетание лиризма и эпичности сближает стихи А. Ахматовой с жанрами романа, новеллы, драмы, лирического дневника. Одна из тайн ее поэтического дара заключается в умении полно выразить самое интимное и чудесно-простое в себе и окружающем мире. В ее стихах поражает "струнная напряженность переживаний и безошибочная меткость острого их выражения. В этом сила Ахматовой.". Тесно переплетены в стихах Анны Ахматовой тема любви и тема творчества. В духовном облике героини ее любовной лирики угадывается "крылатость" творческой личности. Трагическое соперничество Любви и Музы отразилось во многих произведениях, начиная с раннего, 1911 года, стихотворения "Музе", где Муза-сестра отнимает "Золотое кольцо" - символ земных радостей - и обрекает лирическую героиню на "любовную пытку". Однако Ахматова предвидит, что поэтическая слава не может заменить любви и счастья земного. Интимная лирика А. Ахматовой не ограничена лишь изображением отношений любящих. В ней всегда - неиссякаемый интерес поэта к внутреннему миру человека. Неповторимость ахматовских стихов о любви, оригинальность поэтического голоса, передающего самые сокровенные мысли и чувства лирической героини наполнены глубочайшим психологизмом. Как никто другой Ахматова умеет раскрыть самые потаенные глубины внутреннего мира человека, его переживания, состояния, настроения. Поразительная психологическая убедительность достигается использованием очень емкого и лаконичного приема красноречивой детали (перчатка, кольцо, тюльпан в петлице и т. д.). 6. "Земная любовь" у А. Ахматовой подразумевает и любовь к окружающему человека "земному

миру". Изображение человеческих отношений неотрывно от любви к родной земле, к народу, к судьбе страны. Пронизывающая поэзию А. Ахматовой идея духовной связи с родиной выражается в готовности пожертвовать ради нее даже счастьем и близостью с самыми дорогими людьми ("Молитва"), что впоследствии так трагически сбылось в ее жизни.До библейских высот поднимается она в описании материнской любви. Страдания матери, обреченной видеть крестные муки своего сына, просто потрясают в "Реквиеме". Хор ангелов великий час восславил, И небеса расплавились в огне. Отцу сказал: "Почто Меня оставил!" А Матери: "О, не рыдай Мене." Магдалина билась и рыдала, Ученик любимый каменел, А туда, где молча Мать стояла, Так никто взглянуть и не посмел. 7. В неразрывности личной судьбы и судьбы народа и страны - истинное величие той любви к человеку и окружающему миру, которая звучит в стихах А. Ахматовой: "А я молюсь не о себе одной.". Таким образом, поэзия А. Ахматовой не только исповедь влюбленной женщины, это исповедь человека, живущего всеми бедами, болями и страстями своего времени и своей земли. 8. "В наши дни самая одаренная из русских поэтесс, Анна Ахматова, создала как бы синтез между "женской" поэзией и поэзией в точном смысле этого слова. Но этот синтез лишь кажущийся - Ахматова очень умна: сохранив тематику и многие приемы женской поэзии, она коренным образом переработала и то, и другое в духе не женской, а общечеловеческой поэтики." писатель много раз говорил о том, что никак не мог начать работу над романом, пока не проник в тайны языка описываемой эпохи. Настоящим кладом оказалась для него книга профессора Новомбергского "Слово и дело", где были собраны судейские акты XVII века. "Эти розыскные акты записывались дьяками, которые старались записать в наиболее сжатой и красочной форме наиболее точно рассказ пытаемого. Не преследуя никаких "литературных" задач, премудрые дьяки творили высокую словесность. В их записях - алмазы литературной русской речи. В их записях - ключ к трансформации народной речи в литературу". Действительно, именно стихи Ахматовой, посвященные

любви, стали самыми популярными в ее творчестве. Едва ли не сразу после появления первой книги, а после “Четок” и “Белой стаи” в особенности, стали говорить о “загадке Ахматовой”. Сам талант был очевидным, но непривычна, а значит, и неясна была его суть. Как объяснить, например, пленительное сочетание женственности и хрупкости с той твердостью и отчетливостью рисунка, что свидетельствуют о властности и незаурядной, почти жесткой воле? Сначала хотели эту волю не замечать, она достаточно противоречила “эталону женственности”. Вызывало недоуменное восхищение и странное немногословие ее любовной лирики, в которой страсть походила на тишину предгрозья и выражала себя обычно лишь двумя-тремя словами, похожими на зарницы, вспыхивающие за грозно потемневшим горизонтом. Но если страдание любящей души так неимоверно — до молчания, до потери речи — замкнуто и обуглено, то почему так огромен, так прекрасен и пленительно достоверен весь окружающий мир? Дело, очевидно, в том, что, как у любого крупного поэта, ее любовный роман был шире и многозначнее своих конкретных ситуаций. В сложной музыке ахматовской лирики, в ее едва мерцающей глубине, в ее убегающей от глаз мгле, в подпочве, в подсознании постоянно жила и давала о себе знать особая, пугающая дисгармония, смущавшая саму А. Ахматову. Она писала впоследствии в “Поэме без героя”, что постоянно слышала непонятный гул, как бы некое подземное клокотание, сдвиги и трение тех первоначальных твердых пород, на которых извечно и надежно зиждилась жизнь, но которые стали терять устойчивость и равновесие. Самым первым предвестием такого тревожного ощущения было стихотворение “Первое возвращение” с его образами смертельного сна, савана и погребального звона, с общим ощущением резкой и бесповоротной перемены, происшедшей в самом воздухе времени. В любовный роман А. Ахматовой входила эпоха — она по- своему озвучивала и переиначивала стихи, вносила в них ноту тревоги и печали, имевших более широкое значение, чем собственная судьба. Именно по этой причине любовная лирика А. Ахматовой с течением времени, в

предреволюционные, а затем и в первые послереволюционные годы, завоевывала все новые и новые читательские круги и поколения и, не переставая быть объектом восхищенного внимания тонких ценителей, явно выходила из, казалось бы, предназначенного ей узкого круга читателей. Эта “хрупкая” и “камерная”, как ее обычно называли, лирика женской любви начала вскоре, и, ко всеобщему удивлению, не менее пленительно, звучать также и для первых советских читателей — комиссаров гражданской войны и работниц в красных косынках. На первых порах столь странное обстоятельство вызывало немалое смущение — прежде всего среди пролетарских читателей. Надо сказать, что советская поэзия первых лет Октября и гражданской войны, занятая грандиозными задачами ниспровержения старого мира, любившая образы и мотивы, как правило, вселенского, космического масштаба, предпочитавшая говорить не столько о человеке, сколько о человечестве или во всяком случае о массе, была первоначально недостаточно внимательной к микромиру интимных чувств, относя их к разряду социально небезопасных буржуазных предрассудков.Из всех возможных музыкальных инструментов она в те годы отдавала предпочтение ударным. На этом грохочущем фоне, не признававшем полутонов и оттенков, в соседстве с громоподобными маршами и “железными” стихами первых пролетарских поэтов, любовная лирика Анны Ахматовой, сыгранная на приглушенных скрипках, должна была бы по всем законам логики затеряться и бесследно исчезнуть. Но этого не произошло. Ахматова действительно самая характерная героиня своего времени, явленная в бесконечном разнообразии женских судеб: любовницы и жены, вдовы и матери, изменявшей и оставляемой. А. Ахматова воплотила в искусстве сложную историю женского характера переломной эпохи, его истоков, ломки, нового становления. Герой ахматовской лирики сложен и многолик. Он — любовник, брат, друг, представший в бесконечном разнообразии ситуаций: коварный и великодушный, убивающий и воскрешающий, первый и последний.

В ее поэзии есть и “божество”, и “вдохновенье”. Сохраняя высокое Значение идеи любви, связанное с символизмом, Ахматова возвращает ей живой и реальный, отнюдь не отвлеченный характер. Душа оживает “не для страсти, не для забавы, для великой земной любви”. “Великая земная любовь” — вот движущее начало всей лирики Анны Ахматовой. Именно она заставила по- иному — уже не символистские и не акмеистские, а, если воспользоваться привычным определением, реалистически — увидеть мир. То пятое время года, Только его славословь. Дыши последней свободой, Оттого, что это — любовь. В этом стихотворении А. Ахматова назвала любовь “пятым временем года”. Из этого-то необычного, пятого, времени увидены ею остальные четыре, обычные. В состоянии любви мир видится заново.Обострены и напряжены все чувства. И открывается необычность обычного. Человек начинает воспринимать мир с удесятеренной силой, действительно достигая в ощущении жизни вершин. Мир открывается в дополнительной реальности: “Ведь звезды были крупнее, // Ведь пахли иначе травы”. Поэтому стих Анны Ахматовой так предметен: он возвращает вещам первозданный смысл, он останавливает внимание на том, мимо чего мы в обычном состоянии способны пройти равнодушно, не оценить, не почувствовать. “Над засохшей повиликою// Мягко плавает пчела” — это увидено впервые. Только женщина с ее умением не просто чувствовать, но и предчувствовать, не просто мыслить, но и ощущать, не просто страдать самой, но и воплотить в собственных муках и переживаниях страдание миллионов могла создать такую ни на что не похожую любовную лирику. И в этом — великая загадка творчества Анны Ахматовой. Список литературы Хлопоты о высланных и арестованных, денежная поддержка нуждающихся, утешение подвергнутых остракизму тихая, незаметная, тайная жизнь; попытка собственными силами справиться с тем, что все еще кажется издержками, случайным и наносным явлением. Внешний слой счастье востребованности, поэзия труда и труды на благо поэзии. В этом году Чуковский получил от Детиздата замечательный заказ на выметанную им

книгу: У каждого лирика. Ничего нет у Меня, хотя я перелистал его из строки в строку». В июне он отправился в Сестрорецк на курорт, где, разумеется, тосковал в обществе взрослых и возился с местными детьми. В Сестрорецке сделана запись: «Только что узнал, что умер Горький. Ночь. Хожу по саду и плачу и ни строки написать не могу. Бросил работу Начал было стихию докторе Айболите и ни строчки. До Анны Ахматовой история знала много женщин-поэтесс, но только ей удалось стать женским голосом своего времени, женщиной-поэтом вечного, общечеловеческого значения. Возникает вопрос: «Что же значит любовь для женщины?». Ответить на этот вопрос поможет образ лирической героини. Ахматова впервые в русской литературе явила в своем творчестве универсальный лирический характер женщины. Ее героиня – не окруженная бытом и сиюминутными тревогами, но бытийная, вечная женщина. Героиня не совпадает с личностью автора, она лишь своеобразная маска, представляющая ту или иную грань женской души и судьбы. Трагизм ахматовской героини углубляется постоянным мотивом непонимания, неприятия лирическим адресатом-мужчиной женщины-поэта: Он говорил о лете и о том, Что быть поэтом женщине – нелепость. Как я запомнила высокий царский дом И Петропавловскую крепость! Лирика Ахматовой периода ее первых книг («Вечер», «Четки», «Белая стая») – почти исключительно лирика любви. Ее новаторство как художника проявилось первоначально именно в этой традиционно вечной, многократно и до конца разыгранной теме. Новизна любовной лирики А. Ахматовой бросилась в глаза современникам чуть ли не с первых ее стихов, опубликованных еще в «Аполлоне». Любовную лирику Ахматовой отмечает глубочайший психологизм, Ей, как никому, удалось раскрыть самые заветные глубины женского внутреннего мира, переживаний, состояний и настроений. Она утвердила «права гражданства» «непоэтических» обыденных реалий в высокой поэзии чувств. Поэтесса воздает должное высокой общечеловеческой роли любви, ее способности окрылять любящих. Когда люди попадают под власть этого чувства, их радуют мельчайшие

повседневные детали, увиденные влюбленными глазами. Ведь звезды были крупнее, Ведь пахли иначе травы, Осенние травы. И все же Ахметовская любовная лирика – прежде всего лирика разрыва, завершения отношений или утраты чувства. Почти всегда ее стихотворение о любви – это рассказ о последней встрече или о прощальном объяснении. Но и состояния расставания у нее удивительно разнообразны: это и остывшее чувство, и непонимание, и соблазн, и ошибка, и трагическая любовь поэта. Словом, все психологические грани разлуки нашли воплощение в ахматовской лирике. Именно ей удалось дать любви «право женского голоса» и воплотить в лирике женские представления об идеале мужественности, представить богатую палитру «мужских обаяний» – объектов и адресатов женских чувств. А. Ахматова о любви писала то с потрясающей нежностью: И томное сердце слышит Тайную весть о дальнем… То вновь драматично, с тяжелым предчувствием: наутро встанешь с новой загадкой, Но уже не ясной и не сладкой И омоешь пыточной кровью То, что люди назвали любовью, Говоря о любовной лирике Ахматовой, критики впоследствии замечали, что ее любовные драмы, развертывающиеся в стихах, происходят как бы в молчании: ничто не разъясняется, не комментируется, слов так мало, что каждое из них несет огромную психологическую нагрузку. Тема уязвленной и даже «беснующейся» совести придает любовной лирике Ахматовой резко оригинальный характер, эта тема широко раздвигает рамки традиционного любовного треугольника, показывая нам человеческую душу в ее страданиях, боли, ленной и даже «беснующейся» совести придает любовной лирике Ахматовой резко оригинальный характер, эта тема широко раздвигает рамки традиционного любовного треугольника, показывая нам человеческую душу

в ее страданиях, боли. В ее лирике всегда речь идет о чем-то большем, чем непосредственно сказано в стихотворении: Вес отнято: и сила, и любовь. В немилый город брошенное тело Не радо солнцу. Чувствую, что кровь Во мне уже совсем похолодела. Стихи Ахматовой о любви – все! – патетичны. Но стихи ранней Ахматовой – в «Вечере» и в «Четках» – менее духовны, в них больше мятущейся чувственности, суетных обид, слабости; чувствуется, что они выходят из обыденной сферы, из привычек среды, из навыков воспитания, Начиная уже с «Белой стаи», в «Подорожнике», « Anno Domini » и в позднейших циклах любовное чувство приобретает у нее более широкий и духовный характер. От этого оно не сделалось менее сильным. Стихи 20-х и 30-х г. г., посвященные любви, идут по самым вершинам человеческого духа, Они не подчиняют себе всей жизни, как это было прежде, но зато все существование вносят в любовное переживание всю массу присущих им оттенков. Любовь стала не только более богатой и многоцветной, но – в минуты потрясений – трагедийной. Примером такого стихотворения является стихотворение «Небывалая осень построила купол высокий…». «И как преступница томилась любовь, исполненная зла». В ее любовных стихах можно встретить и неожиданные мольбы с проклятиями, и контрастное с безысходным, и опустошенность, и нежность с яростью. Нередко любовь, ее победительная властная сила оказывается в ее стихах, к ужасу и смятению героини, обращенной против самой же… любви! Я гибель накликала милым, И гибли один за другим, О, горе мне! Эти могилы Предсказаны словом моим.

Перед нами по-прежнему – взрыв, катастрофа, момент неимоверного напряжения двух противоборствующих сил, сошедшихся в роковом поединке: Но если встретимся глазами Тебе клянусь я небесами, В огне расплавится гранит (О, жизнь без завтрашнего дня!..) Недаром в одном из посвященных ей стихотворений «Она» Н. Гумилева Ахматова изображена с молниями в руке: Она светла в часы томлений И держит молнии в руке И четки сны се, как тени На райском огненном песке. Любовная лирика Ахматовой завоевала читательские круги и поколения, и, не переставая быть объектом восхищенного внимания тонких ценителей, явно выходила из узкого круга читателей. Ведь это поэзия любви, темы неиссякаемой и вечно меняющейся, но всегда остающейся интересной и близкой людям любого человеческого общества. Ахматова ввела свои коррективы в масштаб этого вечного чувства, пронизала его своими высокими идеалами и целями, в частности внесла в мир взаимоотношений мужчины и женщины высокую и благородную идею подлинного равенства – в области чувства. А.Ахматову по праву считают хранительницей русской культуры. У нее нет таланта «участливости». Открытие А.Ахматовой проявляется, прежде всего, в теме любви, неразделенной, драматической. Облик героини поэзии Ахматовой предстает в житейской простоте, но в нем заключается пафос

сильной личности. У нее нет культа романтической любви-стремления. Любовь осмысливается ею не с философской, а с психологической драматической точки зрения. В своем творчестве захватила Ахматова почти всю сферу женских переживаний и явила универсальный лирический характер женщины. Ее лирическая героиня не отражает персональной судьбы Ахматовой, а отражает проявление женской доли, женского голоса. В лирике поэтессы отражены женские переживания, начиная со страданий юной девушки и заканчивая женской страстью.«Песня последней встречи» - это разлука, расставание, равное смерти. При этом глубина переживаний лирической героини проявляется в бытовых деталях. Героиня подавлена, о чем говорит психологическая деталь - «перчатка» и «ступени». Предметный мир воспринимается уже в ином виде: три ступеньки кажутся вечностью (любимый прием Ахматовой - оксюморон), темный дом, свечи, горевшие «равнодушно-желтым огнем». Психологизм и быт здесь взаимосвязаны, переплетены. При этом бытовые психологические детали лишь обостряют чувства лирической героини. Психологизм здесь контрастные чувства героев порождают острую ситуацию. Восприятие лирической героини вновь необычайно обострено. Это небольшое стихотворение содержит свой законченный сюжет, законченные образы. При этом сам сюжет - ретроспекция, выражающая кинематографическую четкость. Здесь представлены как ближний, так и дальний планы (сначала герои близко общаются друг с другом, затем кричат издалека). Образы-детали «темной вуали»(символ скорби, печали, одиночества), образы-жесты(«сжала руки») усиливают эмоциональное напряжение. Глубина психологизма лирической героини А.Ахматовой проявляется в цикле «Реквием». Здесь зазвучала тема заступничества за миллионы матерей. Личное переживание автора тонет в общенародном страдании. Мы видим то простую женщину, у которой ночью арестовывают мужа, то библейскую Мать, сына которой распяли. Вот перед нами простая русская женщина, в памяти

которой навсегда останется плач детей, оплывшая свеча у божницы, смертный пот на челе любимого человека, которого уводят на рассвете. И так же она будет плакать по нему, как когда-то плакали стрелецкие «женки» под стенами Кремля. То в образе лирической героини проступают черты самой Ахматовой, которая не верит, что все происходит именно с ней - «насмешницей», «любимицей всех друзей», «Царскосельский грешницей». Арестовывают невинных людей, и все сильнее матери невольно обращаются к смерти. После «каменного слова» - приговора - нужно научиться дальше жить, надо убить память, сделать душу окаменелой. И мать снова думает о смерти, как о спасении, только о смерти своей. Лишь смерть сможет спасти ее от страданий и от душевной пустоты, так как эти страдания сравнимы лишь со страданиями Матери Иисуса, также потерявшей Сына. Но она понимает, что это не выход, и не позволяет смерти унести ее с собой. Одно из последних стихотворений А.Ахматовой «Приморский сонет» развивает тему земного и вечного. Спокойно и стойко лирическая героиня подводит итог прожитой жизни. Тема увядания раскрывается в гармоничном ключе. Свой уход в другую жизнь, «дорога не скажу куда» она воспринимает как закономерность, естественный процесс. Поэтому и не возникает антитезы земного (весеннего) и вечного. Все дышит спокойствием, весной: теплый воздух, «ветхие скворечни», «цветущие черешни», «сияние легкого месяца», «белеющая изумрудная чаща». Вечное у лирической героини неразрывно связано с ее лучшими воспоминаниями о Царскосельском лицее. Время замыкает свой круг. Поэтому дорога в вечность - это аллюзия «аллеи у Царскосельского пруда». Таким образом, лирика А. Ахматовой отличается глубиной психологических переживаний. Они накладывают свой отпечаток на любовную лирику, произведения, посвященные теме родины, ее страданий, философские стихотворения. Поэтесса уделяет огромное внимание раскрытию реально-бытовой ситуации, имеющей сложный психологический подтекст.

А.Ахматова в своем творчестве захватила почти всю сферу женских переживаний. Она явила универсальный лирический характер женщины. Ее лирическая героиня не отражает персональной судьбы Ахматовой, а отражает проявление женской доли, женского голоса. В лирике поэтессы отражены женские переживания, начиная со страданий юной девушки и заканчивая женской страстью. В зрелом творчестве героиня предстает в необычном для женской поэзии ракурсе - поэт и гражданин. Ахматова - первая женщина-поэт, которая показала трагический путь женщины- поэтессы. Этот мотив прослеживается в стихотворении «Муза», где она писала о несовместимости просто женщины и женщины-творца. Автор с горечью призывает Музу посмотреть на обычную жизнь обычных девушек и женщин. И в этом плане понятны последние строки стихотворения: Тихо отвечу: «Она отняла Божий подарок» Обычная жизнь обычной женщины - «божий подарок» - это право на любовь, на ошибки. Но автор - поэт, и жизни как у всех у нее быть не может. Поэзия и божественное творчество - «подарок», и в то же время тяжелая ноша, которую женщине трудно нести. И тогда уже «божьим подарком» для нее представляется обычная жизнь. Вся ранняя лирика - это любовная лирика. Ахматова была первой женщиной в поэзии, которая раскрыла сложный мир женских переживаний. Любовь в изображении поэта драматическая, неразделенная, законченная, но она никогда не романтизировала, а наоборот, слишком приземляла и слишком окружала бытовым фоном это чувство. «Песня последней встречи» - это разлука, расставание, равное смерти. Героиня подавлена, о чем говорит психологическая деталь - «перчатка» и «ступени»: Показалось, что много ступеней, А я знала - их только три! Между кленов шепот осенний

Попросил: «Со мною умри!» В 20-30 годы отмечается кризис в творчестве Ахматовой, он закончился в 1936 году. В полный рост как гражданский поэт Анна Ахматова предстала перед Россией в военные годы. Ее женское, материнское начало, ее мужество, страдание и сострадание, ее простонародная честность складывались в величавый образ Матери - Родины. В предреволюционные годы, а также в годы революции и позже она все чаще задумывается над сутью своего поэтического ремесла, над обязанностями поэта, пишет о долге художника перед временем: Мне голос был, он звал утешено, Он говорил: «Иди сюда, Оставь свой край глухой и грешный, Оставь Россию навсегда» Быть поэтом - трудная миссия. Поэту сулят покой, славу, но за это она должна покинуть Родину и забыть ее. Лирическая героиня отказывается, называя все предлагаемое ей «недостойной речью». Ахматова относится пренебрежительно к тем, кто уехал из России. Истинный гражданин должен оставаться с родиной в любые трудные времена: Не с теми я, кто бросил землю На растерзание врагам. Их грубой лести я не внемлю, Им песен я своих не дам. Анна Ахматова внесла свое понимание в такие темы, как любовь, творчество, женская душа, патриотизм.

Заключение Пушкин-человек и Пушкин-писатель. Каждодневное существование и алхимия творчества. Обычный читатель французской беллетристики и творец, «штудирующий» в форме игры избранный образец, чтобы «дать ему вторичную жизнь» (VII, 82). Соотношение между двумя ипостасями в этих бинарных оппозициях — сложное, зыбкое, иногда трудно уловимое. Аргентинский писатель Борхес в парадоксальном эссе Борхес и я рассмотрел трагикомическое «со-противо-поставление» с точки зрения рефлектирующего «я»: «Не стоит сгущать краски: мы не враги — я живу <...> чтобы Борхес мог сочинять свою литературу <...> мне суждено остаться Борхесом, а не мной <...> и потому моя жизнь — бегство, и все для меня — утрата ...» 1 . Иная точка зрения у автора Биографии А. С. Пушкина Ю. М. Лотмана. По его мнению, в случае с Пушкиным никакой пропасти между двумя ипостасями нет, напротив, торжествует гармония: человек и творец на равных сражаются с судьбой, переплавляя любое препятствие в трамплин для нового взлета, оберегая при этом как святая святых свое личное достоинство. Мне близок этот последний подход: ракурс игры сближает человека и творца, игра — промежуточное, переходное состояние, в игре человек становится творцом. Лицеист Пушкин в роли начинающего прозаика Пушкина играет по Лабрюйеру и тем самым учится постигать пружины человеческого поведения и хитросплетения сердца. Игровое творческое поведение — один из путей выработки позиции «всеведущего автора», важного достижения литературного психологизма в XIX в. «Демиургия», интеллектуальная позиция, претендующая на полноту знания о мире и человеке, хотя и уязвима (писатель — не Бог, он сам частица мирозданья), но по отношению к великим творцам вполне оправданна. Для достижения писателем позиции «автора-демиурга» важны не только талант, знания (научные, философские, исторические), социальный и эстетический опыт, но и способность к «перевоплощеньям», умение становиться «не

собой», «другими». У каждого автора — свои, неповторимые способы приобретения этого последнего умения, они особенно богаты и разнообразны у французских писателей-психологов. О природе пушкинского психологизма по сей день не затухают споры. Применим ли вообще термин «психологизм» к творчеству Пушкина? Примечательно, что Л. Н. Толстой, восхищавшийся «гармонией» пушкинской прозы, писал: « Повести Белкина голы как-то» 2 . Однако даже те, кто разделял подобное мнение (А. З. Лежнев, Н. Л. Степанов, Н. В. Измайлов и др.), отмечали исключительное своеобразие пушкинского метода: «...психология героев Пушкина отнюдь не примитивна, ибо недостаточность средств анализа он восполняет необыкновенным разнообразием диалектики действия, раскрывающего характер» 3 . Недооценке пушкинского психологизма часто сопутствовало не совсем лояльное из-за допущенного анахронизма сравнение с аналитическим методом Тургенева, Т олстого, Достоевского. Современный исследователь, объясняющий бедность пушкинского психологизма отсутствием у персонажей рефлексии, видит значимость метода в «восприятии читателем глубинной свободы, присущей героям, и трагичности ее утраты» 4 . Еще большее значение для постижения Пушкиным психологического характера имела игра разнообразными «ролями». Она помогала выработке способов объективации повествования, проверке жизненности характеров и ситуаций: навязывая партнеру определенный тип поведения, художник не только наблюдает за его ответной реакцией, но и учится у него. В дальнейшем многообразие «ролей» определит как некоторые грани характеров пушкинских персонажей, так и исключительную сложность образа рассказчика в его прозе. Игра «ролями», разумеется, — не бездушное развлечение или элементарная стилизация. Выбор «роли» связан с глубинными творческими и человеческими интересами поэта. Например, в эволюции Евгения Онегина, героя чисто национального, порожденного русской жизнью, постепенное преодоление «донжуанизма» отражено

скольжением от героя типа Фобласа или Вальмона к герою типа Адольфа. В образе Дон Гуана, также синтетическом и мозаичном, проглядывают одновременно Вальмон и Фоблас, Керубино и Адольф. При разыгрывании этих «ролей» в жизни всякий раз меняется стилистика поведения Пушкина, манера общения, язык, интонация. Например, для «разговора» с А. П. Керн идеально подходит сетиментально - чувствительный роман Валери , а для общения с Каролиной Собаньской произведение совсем другого типа — Адольф . И, наконец, последний этап формирования психологического метода Пушкина, включающий достижения предыдущих периодов, генетически во многом связан с творчеством Стендаля. Но и в этот период развитие Пушкина как писателя-психолога во многом самобытно (поэтика «психологизированного» пейзажа, минимальное исследование рефлексии персонажа, столкновение «простого» человека с «культурными нормативами»). В то же время психологизм зрелой прозыПушкина обогащен темами («безумия», «судьбы», «Наполеона»), приемами («двойной диалог», «сужение поля зрения», психологическая деталь), структурными принципами (лейтмотивность, символизм, неомифологизм), свойственными новаторскому аналитическому методу Стендаля. Психологами становятся чаще всего писатели, познавшие всю полноту бытия. Создатели русского и французского реализма — тому разительный пример. Для обоих жизнь была литературой, а литература — жизнью, оба — творцы, опередившие свое время, и, что очень важно, оба были людьми исключительно страстными, сильного и яркого темперамента. «Моя душа — это пламя: она мучится, если не имеет возможности пылать. Мне нужно три или четыре кубических футов новых мыслей в день, так же как пароходу нужен уголь» (15, 265), — писал Стендаль, и лучше нельзя было передать потребность художника в животворном горении ума и сердца. Мысль Стендаля о генезисе взрыва гениальности в определенные культурные эпохи, вынесенная в эпиграф ко второй части книги, могла бы послужить

объяснением творческой судьбы Пушкина иСтендаля, того редкого модуса жизни, когда «искусство писать, искусство жить, искусство мыслить сливаются в единый творческий процесс» 5 . Сопоставление писателей такого масштаба как Пушкин и Стендаль, современников, близких по духу, наделенных даром творческой «игры», позволяет лучше понять их своеобразие как художников и глубже осмыслить природу бесспорного феномена: их огромного влияния на последующие поколения. Они оказали мощное воздействие на литературный процесс в своих странах во второй половине XIX в. и во многом определили плодотворные тенденции развития русской и французской литератур в XX в.

Библиография : I 1. Каримов И.А. Юксак маънавият – енгилмас куч. – Т.: Маънавият, 2008. 2. Каримов И.А. Мировой финансово-экономический кризис, пути и меры по его преодолению в условиях Узбекистана. – Т.: Узбекистан, 2009. 3. Каримов И.А. Модернизация и построения сильного гражданского общества – наш главный приоритет // Учитель Узбекистана. 2010. - № 5(2088). 4. Каримов И.А. Гармонично развитое поколение – наше будущее // Учитель Узбекистана. 2010. - № 11(2094). II 1. Ахматова A.A. Автобиографическая проза. И Литературное обозрение. 1989. №5. С.9. 2. Ахматова A.A. О Пушкине: Статьи и заметки. Л., 1977. С.279. 3. Ахматова A.A. Слово о Пушкине. М., 1989. С.53. 4. Ахматова A.A. Собрание сочинений в 6 т . М., 1998. Т.1, 2,3,6. 5. Ахматова A.A. Сочинения в 2-х томах. М., 1986. Т.1, 2. 6. Ахматова A.A. Сочинения в двух томах. М., 1990. Т.1, 2. 7. Ахматова A.A. Стихотворения и поэмы. JL, 1977. 8. Ахматова A.A. Шаг времени. Ленинградский альманах. Л., 1945. С.209- 212.

9. Записные книжки Анны Ахматовой (1958-1966). М., Torino, 1996. С. 177, 245. 10. Сербский эпос . В 2-х тт. Перевод А.Ахматовой. М., 1960, Т.2.Н.Пушкин и поэтический язык XX века: Сборник статей, посвященный 200-летию со дня рождения А.С.Пушкина. М., 1999. III 1. Пушкин A.C. Полное собрание сочинений в 10-ти томах. М.-Л., 1949. Т. VI, Т.Х. 2. Пушкин A.C. Полное собрание сочинений в 10-ти томах. М., 19571958. T.V, VI, IV. 3. Пушкин A.C. Полное собрание сочинений в 10-ти томах. Л., 1978. Т.5. 4. Пушкин A.C. Полное собрание сочинений в 10-ти томах. Л., 1977-1979. Т.1, Т.2. 5. Пушкин A.C. Полное собрание сочинений в 16-ти томах. М., 19371959. Т.4, T.II, Т.14. 6. Пушкин A.C. Полное собрание сочинений в 17-ти томах. М., 1994. Т.1-5. 7. Пушкин A.C. Сочинения в 3-х томах. М., 1955. Т.1, 3. 8. Пушкин A.C. Сочинения в 19-ти томах. М., 1937. Т.4.Научная литература: 9. Аверинцев С.С. «Но ты, священная свобода.» Отзвуки Великой французской революции в русской культуре. // Новый мир. М., 1989. -№7. С.185-187. 10. Азадовский М.К. Пушкин и фольклор. Статьи. // Сборник литературы и фольклор. М.-Л., 1938. С.41.

11. Балашова И.А. Пушкинские образы в стихотворном цикле А.Ахматовой « Реквием ». // Ахматовские чтения. Тверь, 1991. С.38-46. 12. Банников Н. На рубеже веков. // Серебряный век русской поэзии . М., 1993. С.3-16. 13. Белинский В.Г. Полное собрание сочинений в 9-ти томах. М., 1981. Т.6. С.275-276. 14. Белинский В.Г. Полное собрание сочинений в 9-ти томах. М., 1986. Т.6. С.183. 15. Белинский В.Г. Полное собрание сочинений в 12-ти томах. 1953-1959. Т.5. С.558. 16. Блок А.А. Собрание сочинений. В 8 Т. М.-Л., 1962. С.181. 17. Бонди С.М. Черновики Пушкина. Статьи. 1930-1970. М., 1971. С.52. 18. Брюсов В.Я. Новые течения в русской поэзии. // Русская мысль. 1913, №4. С.141. 19. Брюсов В.Я. Собрание сочинений. Статьи о Пушкине . М., 1975. Т.7. С.165, 166,170,172, 174. 20. Бурдина C.B. Поэмы Анны Ахматовой: « Вечные образы » культуры и жанр. Пермь, 2002. С.162. IV 1.http://www.philology.ru 2.http://www.lid.ru 3.http://www.litcatalog.ru

Похожие

Типология образа слуги в русской литературе XIX века

Творчество И.А.Гончарова в школьном изучении

Творчество И.А.Гончарова в школьном изучении

Стилистические особенности поэмы Н.В.Гоголя «Мертвые души»

Классификация и концепция современного урока литературы